Он – настоящий. Супер

Одна из последних премьер «Глобуса» — «Nаивnо. Sупер» — перенос на сцену бестселлера норвежца Эрленда Лу. Роман, который называют евангелием современной молодежи и сравнивают с сэлинджеровским «Над пропастью во ржи», грешит инфантильностью, смесью действительно наивной искренности и слащавой гламурности, романтических переживаний юности, размышлений о смысле жизни, правда вызванных скорее советами психоаналитика, чем высокой литературой и философией. Главный герой, повествующий о себе, — тот самый современный юноша, который является загадкой не только для своих родителей, но и для старшего брата. Роман, а за ним и спектакль показывают, что герой этот отнюдь не виртуален и реально переживает, в общем-то, все то же, что переживали юноши во все времена, стремясь к подлинному восприятию реальности, пробуждению души, любви, внутренней свободе.

Постановка Алексея Крикливого осуществлена молодыми актерами и студентами Новосибирского театрального института и оставляет ощущение сотворчества, все ее участники — единомышленники, не утратившие радостного увлечения театральной игрой. И хотя режиссер старше актеров, своих бывших и нынешних учеников, он разговаривает с ними на одном языке.

«Nаивnо. Sупер», по сути, продолжение «SIMейных историй» Биляны Срблянович, поставленных на малой сцене «Глобуса» полтора года назад тем же режиссером, спектакля, тоже адресованного молодыми — молодым: главные роли играли тогдашние студенты, сегодня актеры, активно занятые в репертуаре театра. Трое из них стали ядром расширенной команды «Наивно», их герои выросли вместе с актерами, а тему жестоких игр и подросткового братства изгоев в новой постановке сменила тема взросления, преодоления юношеского одиночества. Впрочем, отрицание предсказуемого, правильного мира у Э. Лу выглядит почти благопристойно буржуазным, хоть и чрезвычайно всех раздражающим — что как раз и актуально для наших дней. Глобусовцы, похоже, хорошо осознают это, но чужды высокомерия: они ищут вечное в сиюминутном и лепят постановку из того, что реально волнует их самих, их сверстников и современников. А режиссер, враг учительства или сарказма, выбирает для высказывания иронию и самоиронию. Нафантазировано на основе нетеатрального текста в спектакле очень много и весело.

Если местом действия и метафорой «Семейных историй» Елена Турчанинова сделала модель дома, неосуществимой мечты в мире, разорванном войной и взрослым равнодушием, — металлический каркас с непрочными бумажными «стенами» в детских рисунках, то центром «Наивно» становится песочница (огромный диск, на бортике — джойстики, песочница превращается то в комнату, то в танцпол, то в кафе). На заднике — монитор, транслирующий компьютерный «космос», фантастические растения, лицо мамы, поздравляющей героя с 25-летием, выступление некоего профессора, вещающего об относительности времени (что занозой застревает в сознании юноши, усиливая его кризис). По обе стороны от монитора — двери, ведущие в иные миры: слева — в гардеробную, символизирующую карнавал, детскую игру с переодеваниями, справа — в космос, но не компьютернографический, а театральный, с условными, но мягкими и «живыми» звездами, такими же, как в небе «Семейных историй». В обоих спектаклях важным становится второй этаж: здесь герои приближаются к звездам и обретают внутреннюю гармонию.

В центре «Наивно» — герой, «выпавший» из жизни, осознавший, что для него все потеряло смысл. Александр Соловьев, в «Семейных историях» в роли сына демонстрировавший неуравновешенность, неуправляемость, жестокость, здесь — открытый, простодушный, светлый, но абсолютно безразличный ко всему, что не связано с его переживаниями. Недаром мама — на экране, важная мысль — послание с экрана (а не из книги, как было в романе), брат (Дмитрий Шульга), уехавший, кажется, в Африку (а оказалось — в Америку), — не вполне натурально ведущий себя «призрак» воспоминаний или далекая фигура на балконе с телефоном у уха, зануда в деловом костюме, воплощение успешности. Друг, мечтающий стать метеорологом и пишущий письма с Севера (простой, нерефлексирующий, милый и неловкий в толстой «аляске» и унтах — Руслан Вяткин), возникает на бортике песочницы в фантастической компании с белым медведем (прелесть в том, что медведь худ и невероятно высок ростом — нескладный студент Никита Сарычев, сыгравший такого же долговязого Кинг-Конга, а главное — трогательного пятилетнего малыша в песочнице, за которого главный герой начинает чувствовать ответственность и у которого учится восприятию жизни). А вечеринки и прочие «эрзацы», предлагаемые герою жизнью в качестве альтернативы его тоске, проносятся шумной массовкой со стертыми лицами.

Крупным планом поначалу — только герой, сосредоточенный на «важном»: лупит мячиком об стенку, забивает колышки деревянным молотком, произносит бесконечный монолог. И что ему нужно в его обеспеченном благополучии? Двадцать пять лет, оставил университет, живет в квартире брата — подумаешь, проблемы со временем у него... Оказывается, время идет по-разному в зависимости от силы тяготения. На Земле — и на Солнце, и даже на земле — и на крыше «Эмпайр Стейт Билдинг». И как это постичь, если уходит детство, а становиться взрослым совсем не хочется?

Как часто бывает в инсценировках, актеры исполняют по нескольку ролей, чередуют описания с проживанием ситуаций, ловко перекидывают друг другу реплики, меняют костюмы и образы. Они делают это органично, весело. Некоторая статика, повествовательность начала, затянутость экспозиции оправданы: таково состояние героя. Постепенно из массовки являются и другие лица. Это почти вставные номера, но дискретность — тоже проявление психологического состояния рассказчика. Вот рыжеволосая девушка (Анна Михайленко), сменив футболку на платьице, садится на бортик, подпевая ленноновскому «Imagine». Ярко красит глаза и губы. Испуганно и тоскливо смотрит перед собой. Будто бы хочет заплакать, но не может. Брызгает на руку водой из пластиковой бутылки и размазывает краску по лицу. «Представьте, что нет ада и рая, стран и религий, что люди живут ради сегодняшнего дня...» Ее лицо плачет без слез. Нервная, трепетная, готовая к отказу и жаждущая любви, смешная и элегантная на высоченных, наверное маминых, шпильках, в красном кожаном плаще — она же, уже в роли Лизы, придет на первое свидание с героем, захватив все, что любит, — диски, фотоаппарат и даже фрукты, вывалит их из сумки на стол в подтверждение материальности своего призрачного одинокого существования.

В этом тексте (и в спектакле тоже) искренность юношеских открытий сочетается с плоским порой языком, добренькая назидательность — с витальным драйвом, кокетство — с настоящей болью потерянности.

Второй акт — путешествие героя к брату в Америку — динамичен по контрасту с первым. Здесь есть место для пародии и на американский менталитет, и на американскую мечту, и на полицейский сериал (редкий случай удачной пародии). Здесь происходит примирение поколений, «братание» братьев — когда успешный старший брат не стесняется признать свою слабость, а младший видит в нем себя.

Истории о доброте, о связи вещей, о цельности старшего поколения, составление списка — что у меня есть, чего нет, что мне нужно для жизни — банальности, сваленные в кучу в сознании современного молодого человека, не пытаются в спектакле притвориться оригинальностью, и тем не менее они ведь есть в действительности и переживаются современными молодыми — актерами и зрителями — очень живо. Может быть, «Nаивnо. Sупер» и наивно, конечно, наивно — но это адекватное отражение литературного материала и жизненной реальности. Редко приходится видеть сегодня в молодежном театре спектакль, так точно рассчитанный на молодежную аудиторию, устанавливающий такой крепкий контакт с публикой разных возрастов, заставляющий ее напряженно разбираться в том, кто же мы такие и почему (мы — или наши дети). Можно упрекнуть спектакль в дискретности, иллюстративности, неровности, инфантильности, разностильности. Но это то самое отражение, на которое неча пенять. Оно во всем — в способе мышления и в видеоряде, в форме высказывания и в звуковой партитуре (в роли sound designer выступил исполнитель главной роли А. Соловьев). Медитативно-компьютерные ритмы чередуются с убогими «тум-тум», врываются тоскливые ноты, звучит Дэвид Боуи, а в финале — вновь «Imagine», уже в исполнении уличной певицы, этакой сегодняшней хиппи (Наталья Тищенко), аккомпанирующей себе на синтезаторе. Очередная взрослая дочь молодого человека поет хором с взрослыми братьями молодых бизнесменов, тоскующих по свободе жить сегодняшним днем и думать о вечности.

Думаю, спектакль этот не случайно вызвал споры среди молодых интеллектуалов Новосибирска. И сколько бы претензий он ни вызвал у эстетов, он — настоящий.