Особая степень опьянения

Театр «Глобус». Очередь в гардероб. Премьера «Пьяных» закончилась меньше десяти минут назад, поэтому спектакль обсуждают ещё не очень активно, но отдельные реплики звучат:

— Меня покоробило, что там много вспоминали Бога. Это, мне кажется, какое-то богохульство, — размышляет позади меня дама средних лет. Ручаюсь, что спектакль ей понравился — мы сидели недалеко друг от друга, и я видела, как искренне смеялась зрительница.

Любопытно, что интеллигентную женщину не возмутили ни вид пьяных людей, ни обилие нецензурной лексики, которую режиссёр вполне успешно маскировал новыми корнями (вроде «шлёпанный» вместо известного слова) и звуковыми эффектами. Вместо этого мы видим страх перед частым упоминанием Создателя.

Но без этого не состоялся бы ни текст драматурга Ивана Вырыпаева, ни спектакль режиссёра Алексея Крикливого. Опьянение здесь — ластик, который стирает страхи и желание избежать пафосных размышлений на людях. Герои просто говорят о любви и о Боге. Без выворотов — так, как думают, и в тех выражениях, которые получаются в связи с «необычным» состоянием.

Последовательность разговоров не имеет структуры. Так, в каждой микроистории первого действия свой повод «накатить»: годовщина смерти матери, свадьба лучшей подруги, мальчишник или просто пьяное шатание по улице после какого-то кинофестиваля.

Хотя речь идёт не только и не столько о «зелёном змее». В спектакле Крикливого опьянение имеет скорее мистическую природу. Действие разворачивается в течение одной ночи, поэтому на экранах, расположенных вдоль кулис и задника, постоянно появляется изображение кроваво-красной луны. И поскольку герои переживают кризис веры в Бога и в себя, луну хочется трактовать как библейский символ Апокалипсиса... Но, в конце концов, главная эмоция спектакля — смех, да и в финале наступает рассвет. Поэтому отгоним тёмные мысли.

Кажется, учтены все формальные атрибуты: актёры кое-как держатся на ногах, непрерывно падают, говорят «икающими» интонациями, часто нарочито громко... Но в отдельных эпизодах артисты словно «выпрыгивают» из образа: без запинок на быстрой скорости проговаривают сложные конструкции, сочинённые автором пьесы, или резко обретают баланс и перестают спотыкаться на каждом шагу.

Дурман, пожалуй, может символизировать ещё одно — потерю контакта с людьми и Богом. Собственно, об этом кричит герой Максима Гуралевича, операционный менеджер банка Макс. И во втором действии, когда персонажи случайно сталкиваются друг с другом, происходит восстановление этого самого контакта. В итоге, например, примиряются супружеские пары: Карл (Лаврентий Сорокин) и Линда (Наталья Орлова) символично соприкасаются кончиками пальцев, как герои фрески Микеланджело «Сотворение Адама» (изображение, кстати, помещено на афишу спектакля).

Ближе к рассвету просветление наступает и для других персонажей. Что делать, чтобы обрести себя? Видимо, не бояться жить и видеть вокруг себя Бога, который есть любовь. А любовь — во всём (вольно цитирую уже другого героя — брата католического священника Габриеля (Алексей Корнев). Любовь к человеку, бутылке или театру, судя по всему, имеет одно происхождение.