Попытка номер пять

Драматический театр «Глобус» пустился в очередную мюзикловую авантюру. На исходе года в репертуар большой сцены влился «Робин Гуд» в постановке дирижера Алексея Людмилина и режиссера Нины Чусовой — молодецкая забава на тему нравственных мытарств легендарного лесного разбойника. Вошедший в мировую культуру алогичным для лиходея поведением герой на новосибирских подмостках расширил круг своих обязанностей вокально-хореографическими кунштюками в сопровождении «живого» оркестра. И, очевидно, попал в точку. Зрелище для юных зрителей получилось изрядно романтизированным, но все же эмоционально захватывающим целевую аудиторию.

Любовь «Глобуса» к мюзиклам исчисляется годами. Десять лет кряду труппа драматического театра бьется за чуждый (стране и роду деятельности) жанр, не жалея голосовых связок и бюджета. Всякий раз собирается серьезная команда, проделывается большая работа, а судьба спектаклей бежит по параболе, в чем, собственно, нет ничего сверхъестественного. Поднятый на голом энтузиазме и самоиронии «НЭП» Елены Сибиркиной, умерщвленная лицензией «Вестсайдская история» Леонарда Бернстайна, тихий и незаметный «Том Сойер» Виктора Семенова, налитые махровой пошлостью «Алые паруса» Максима Дунаевского.

«Робин Гуд» композитора Евгения Загота, либреттиста Ольги Никифоровой и автора стихов Константина Арсенева — попытка номер пять, приведшая спектакль на вершину глобусовской исторической кривой, несмотря на очевидные сюжетно-композиционные огрехи, литературные ляпы и постановочные пробелы.

Это не грубая лесть и уж тем более не профессиональная скотома. Конечно, если мы застрянем на часок в мировой паутине и сравним западные мюзиклы о Робине Гуде и нарисованное «Глобусом» полотно, то обнаружим разницу между миллениумом (с его оптическими эффектами, сложносочиненными механическими конструкциями, откалиброванной труппой, рафинированным вокалом и умопомрачительной пластикой) и каменным веком. Однако не стоит забывать о том, что перед нами не чистопородный мюзикл. Мало того, что российское ответвление этого сценического жанра традиционно отличается от западного тщательно срежиссированного коммерческого шоу, так еще и театр «Глобус» предлагает свою интерпретацию отечественного извода. Сквозь тернии тюзовского перевода на свет появляется формально — мюзикл, а фактически — музыкально-драматический спектакль для взрослых и детей, созданный в стилистике и эстетике нынешнего «Глобуса». И как синтетическая постановка для аудитории «12+» новосибирский «Робин Гуд» — действительно достойная и адекватная работа, созвучная чаяниям целевого сегмента.

Надо заметить, запуск «Робина Гуда» проходил скромнее, нежели раскрутка всех предыдущих мюзикловых творений «Глобуса». Газеты больше не кричали о кастинге, превратившемся из диковинки в производственную необходимость. Пиарщики уже не вились мелким бесом вокруг универсальности и широкопрофильности — дескать, у нас еще и на машинке вышивать умеют. Не интриговали создатели спектакля явлением хрустальных паровозов или гигантских парусников. Быть может, за отсутствием меткого символа: если мчаться в светлое советское будущее, то только на прозрачном локомотиве, если возвращаться к возлюбленной, то исключительно на алых парусах, а чем крыть лучшему стрелку Британии? Исполинским луком, циклопической пращой или ожившим — чуфырь, чуфырь — Шервудом? Даже для госпожи Чусовой это было бы слишком, а уж Нина Владимировна умеет в обкладку к осетру подпустить такую свеклу звездочкой, что редкий театральный желудок выдержит.

Впрочем, нет предела совершенству. После треволнений Ассоль в приморском борделе от приключений благородного разбойника ожидали чего угодно. Традиционно таинственный тизер, высвечивающий из темноты одинокого лучника, и красная мишень с пронзенным «яблочком» на афишах не говорили ни о чем. Предваряющая премьерные показы фотовыставка Анны Масловой, напротив, сулила слишком многое — художественная фотография не самый честный свидетель... Лучший лучник средневековой Англии был вправе принять на сибирских театральных подмостках любое обличье. Наш Робин мог повзрослеть и заматереть, на чем в последние годы настаивает мюзикловая Франция. Оказаться отъявленным негодяем, что тоже случается. Или вовсе не Гудом, а, скажем, геем — бытует же в последние годы в Британии такая модная теория. Хвала театральным богам, глобусовский герой оказался просто хорошим парнем — во всех отношениях.

Проблемы новосибирского «Робина Гуда» начинаются с литературного материала, с изложения сюжета, что для бессмысленного и беспощадного в большинстве своем русского мюзикла, увы, типично. Если в США и Европе канон жанра требует высокого литературного уровня произведения (недаром мюзиклы неоднократно становились лауреатами престижных литературно-театральных премий как лучшие пьесы года), то в нашей стране сюжетное наполнение попсовых мюзиклов зачастую не выдерживает никакой критики. Вот и «Робин Гуд» не стал исключением.

Единой литературной основы за сюжетом мюзикла не числится. Художественных опусов, посвященных бурной жизни благородного разбойника, — пруд пруди. Авторы новосибирской версии — либреттист Ольга Никифорова и поэт-песенник Константин Арсенев — использовали наиболее популярную легенду о дворянине Робине Локсли, который, вернувшись из Крестового похода под предводительством короля Ричарда, обнаруживает, что земли и привилегии его отца захвачены редкостным мерзавцем — Шерифом Ноттингемским. Злодействует Шериф под патронажем самого Епископа, а из достоинств имеет только дочь — прекрасную Мэриэнн.

Хитросплетенные родственные связи — ноу-хау создателей сюжета, усложнивших жизнь не только жестокосердному лорду, но и самому Робину Гуду. Парень потерял земли отца, но приобрел завистливого кузена, с которым до поры орудовал в сени Шервудского леса. Концентрация сюжетных событий в «Робине Гуде» превышает все разумные пределы. Создатели текста будто срываются с цепи, выжимая из истории все соки. Глобусовский «Робин Гуд» стремится решить едва ли не все личностные и социально-философские проблемы мира. К главной любовной теме, соединившей сердца, которым не суждено быть вместе, прибавляется тема любви неразделенной, а та, в свою очередь, сопровождается еще одним безответным чувством, сопряженным с непреодолимой ревностью. Ревность дополняется завистью в братском изводе и гнусным предательством. На этот стержень нанизывается тема народа и правителя, личности и власти, человека и толпы. Идеалы нравственности, правды, совести и их попрание. Мучительные противоречия между долгом и чувством, желаниями и действительностью. Борьбой добра со злом и тэ дэ, и тэ пэ. Завязывается узелок за узелком, но на развязку каждого физически не остается времени. И тогда создатели мюзикла идут странным путем. Они прерывают сюжетную линию в самом интересном месте, чтобы рассказать о событиях постфактум. За кадром оказываются прошлое главного героя, убийство, поимка короля шервудских стрелков — ключевые, между прочим, моменты — и, что совсем досадно, разбойничий промысел. На несколько десятков отчаянных головорезов приходится один трехминутный спарринг на палках, да и тот с толстопузым монахом! От приключений Робина Гуда ожидаешь классического экшна — сражений, столкновений, битв и побоищ, погони и свистящих стрел. Но этого в новосибирском мюзикле днем с огнем не сыщешь. Единственную стрелу Робин Гуд выпускает в самом финале — на судьбоносном турнире. Все решительные действия уходят в слова.

О словах, кстати, хочется сказать отдельно. Литературный язык «Робина Гуда» странен и коряв. Нет сомнений, что автор текстов был искренен в своих поэтических порывах, но отдельные его перлы невозможно вспоминать без содрогания. Когда Робин Гуд и Мэриэнн признаются друг другу в чувствах, они рефреном повторяют «жизнь без любви — это вид слепоты». Ничего себе слияние лирики и физиологии! А как вам такое разбойничье откровение: «Вчера, может, ел ты оленя, а завтра ты сам, как олень»? Или реплика доведенного до точки Шерифа: «Шут Робин Гуд не шутя разозлил меня»? К сожалению, таких филологических радостей по тексту рассыпано немало. Куда ровнее выглядит музыкальная канва произведения.

Создавая «Робина Гуда», композитор Евгений Загот, безусловно, знал, что делал. Он писал коммерчески успешный продукт — и делал это по законам жанра, предполагающего парафраз популярных стилей и считываемое цитирование. Танцы ловко ложатся на музыку, которая в свою очередь прочно связана с текстом, лирика переплетается с драматизмом, миниатюрные диалоги — с продолжительными ариями, соло — с дуэтами и ансамблями. Гармоничный и современный музыкальный язык, хоть и скатывающийся порой в откровенную эстраду, зато делающий это ритмично, динамично, легко и не без запоминающегося шлягера.

Центром робингудовской вселенной выступает «Трио скелетов в шкафу» — эдакая анти Belle. Как в знаменитом Notre dame de paris Квазимодо, Фролло и Феб восхищаются красотой Эсмеральды, так в «Робине Гуде» три главных злодея — Алан Локсли (Алексей Корнев), Шериф (Александр Петров) и Епископ (Дмитрий Суслов) — каждый в своем закутке, погрузившись в мерзкие мыслишки, настойчиво твердят «Если б только не Робин Гуд». И, пожалуй, эти откровения извергов — самая сильная сцена мюзикла в постановке Нины Чусовой. 
К режиссуре на сей раз особых претензий не возникает. В своем втором мюзикле на сцене театра «Глобус» Нина Чусова впервые организовывает пространство по принципу «игры взаправду», благодаря чему все происходящее на сцене играется и воспринимается всерьез. Или почти всерьез. По крайней мере, удельный вес дурновкусия, намеренной или невольной клоунады, комикования и карикатурщины снизился в разы. Остались чрезмерная чувствительность и приторная сентиментальность, но в рамках музыкально-романтической баллады о принце воров, это приемлемо.  

Роль Робина Гуда исполняет актер Алексей Кучинский, работающий без смены во всех составах, и понятно почему — на сцене «Глобуса» выпускник Красноярской академии музыки и театра не имеет себе равных в создании ярких романтических образов. Его Робин Гуд прекрасен и юн, пылок и страстен, сладкоголос и пластичен, удивительно искренен и не противоречив. Для мюзикла Загота-Арсенева последнее качество крайне важно: ведь авторы создали такую систему координат, в которой нет места многомерным персонажам и психологическим «подноркам». В «Робине Гуде» каждый образ прямолинеен, как винтовка Мосина. Епископ — гений злодейства. Шериф — тупой и плохой. Мэриэнн — красива и великодушна.

Образная система «Робина Гуда» лишена откровений, однако выдвигает романтично настроенному Робину равного по эмоциональному воздействию антагониста. Епископ в исполнении Дмитрия Суслова (артиста, по иронии судьбы ставшего главным мюзикловым священнослужителем Новосибирска) интригует и каверзничает с очевидным наслаждением и прекрасным вокалом. Связанный в деяниях духовным саном, он принужден нутром выскальзывать из собственной шкуры, извиваться под мантией, как сопровождающий его скалистый змей, и пускается во все тяжкие, почувствовав добычу.

Менее выразительны прочие персонажи. Массы в «Робине Гуде» представлены бандой разбойников и народом. Рыцари с большой дороги милы, но безлики (даже Крошка Джон и Монах Тук выписаны скупо, без ярких штрихов и вкусных подробностей), народ — безвольные марионетки с восточного базара, которыми так просто управлять. И в одной из сцен Епископ блестяще практикуется в ремесле кукловода, буквально руками навязывая толпе свою волю. На общем плане оказывается и Мэриэнн (Марина Кондратьева) — от первой до последней ноты героиня остается в статуарном образе прекрасной леди. И Разбойница Кэти (Наталья Коровкина) — и в любви, и в страданиях девушка ограничивает себя повадками музтэвэшной певички. А Король Ричард (Вячеслав Усов) хоть и доставляет публике удовольствие низким бархатным тембром и правильными модуляциями, представляет собой недвижимый портрет мудрого и справедливого правителя — опять-таки в заданном драматургией режиме.

Завершает картину лаконичное сценографическое решение Яны Глушанок, в полной мере использующее пространственные возможности глобусовских подмостков: большая сцена не зарастает деревьями и средневековыми замками, а драпируется передвижными вертикальными конструкциями. Простота геометрических форм и камуфляжное цветовое решение позволяют мобильным сталагмитам принимать любое обличье, будь то башенные стены или катакомбы разбойников. Визуально декорационный стиль отсылает к компьютерным играм, и этот мосток, переброшенный из романтической старины в наше время, грамотно соединяет поколение геймеров со зрителями того ТЮЗа, в котором герои-идеалисты не вызвали отторжения. И кто знает, может быть, чуть старомодные порывы героев нового «Робина Гуда» научат своих последователей и поклонников.