Анна Наумцева, «НГС.Релакс»
Новосибирские актеры разбавили трагическую повесть Достоевского советским абсурдизмом и
команданте Че
Геварой.
Алексей Крикливый, главный режиссер театра «Глобус», поставил 15 мая на большой сцене последнюю премьеру этого театрального сезона — «Дядюшкин сон». Героев повести из позднего творчества Федора Достоевского, бородатого — в прямом и переносном смысле слова — классика, нарядили в костюмы советского времени, от чего спектакль только выиграл.
Городок Мордасов — собирательный образ глухой провинции. Даже зимой там зреет урожай развесистой клюквы с водкой, расписными платками а-ля рюс и медведями, вольготно гуляющими по улицам. Нарушает варварское великолепие приезд дядюшки — богатого старика князя К. (Александр Варавин). Окружающие называют его не иначе, как «труп, который забыли похоронить», что, впрочем, не мешает оказывать князю всевозможные почести. Особенно старается Марья Александровна Москалева (Светлана Галкина) — женщина в революционно-красной юбке. Волевая, как Гарибальди, и стойкая, как оловянный солдатик, она мечтает выдать замуж за старика свою великовозрастную, по тем временам, 23-летнюю дочь Зину (Анна Михайленко) с подпорченной репутацией и любовью к чахоточному учителю музыки. Осложняют ситуацию привязанность к Зине молодого хлыща Павла Мозглякова (Руслан Вяткин) и острые приступы маразма, в которые периодически впадает князь К.
Хотя текст Достоевского звучит дословно, его произносят не дворяне и мещане XIX века, а люди времен советского застоя. Таким образом, каждый зритель, не хуже дядюшки, словно погружается в сон о прошлом, недавнем и еще не позабытом, как бы многие ни старались. Одна из наиболее ярких сцен — приготовление к вечеринке светских дам. Сначала они стягивают с себя искусственные шубы и уродливые вязано-меховые шапки, потом снимают валенки, потом лезут в сумочки за сменной обувью... Больше эмоций — хороших и разных — вызвал только танец харизматичной Марьи Александровны под песню про команданте Че Гевару.
С личными ожиданиями, увы, не совпало прочтение образа Зины. У Достоевского это гремучая смесь благородной куртизанки из «Преступления и наказания» Сонечки Мармеладовой и ее мачехи гордячки Катерины Ивановны, которая тоже не лишена внутреннего благородства. На сцене же в Зине видится, скорее, юродивый подросток Лиза Хохлакова из «Братьев Карамазовых». Истерия и юношеский максимализм героини достигают апофеоза в финальной сцене, когда Зина становится женой некоего обеспеченного человека чуть свежее дядюшки. Если не продолжать тут плетение словес и не вспоминать о том, что, по идее Достоевского, перед нами пародия на замужнюю жизнь Татьяны из «Евгения Онегина», то мотивы у поступка Зины весьма туманны. На уровне: «Жабу проглочу, чтобы другому (в данном случае Мозглякову) насолить!».
В первом действии «Дядюшкиного сна» происходит местами юморное разворачивание метафоры «Тайны мадридского двора». Марья Александровна тоскует по Испании и плетет интриги, чтобы попасть туда любой ценой. Во втором действии отыграна достоевщина настолько горькая, что возникает некий диссонанс между неплохими отдельными частями и целым, в которое должен, в конце концов, сложиться спектакль для воспринимающего сознания. После просмотра «Дядюшкиного сна» минуло уже несколько дней, а у меня это целое пока так и не сложилось.
