Елена Климова, «Труд»
«Свадьба Кречинского» в
театре «Глобус»
Случаются же иногда истории, про которые сразу понятно, кому они в поучение, кому в наказание. А бывает, скольно ни гадай, до конца не разберешь, кто прав, кто виноват и как надобно было поступать, чтоб избежать конфузу. Я имею в виду историю, которая приключилась недавно с Лидочкой Муромской.
Я про Лидочку думала — провинциальная, мол, дурочка, ни разума, ни характера. Захотела в свет, поверила первому охотнику за приданым... Хорошо, господь отвел, обнаружил его подлость в последний момент, не дал оказаться Лидии Петровне за шулером, а то и вором. А на самом деле, Лидочка-то Мишеля Кречинского не на шутку полюбила. Да и Мишель, кто знает, — не оценил ли он в конце концов ее сердца?.. Живи я сто пятьдесят лет назад, когда и произошло в рождественской Москве это самое скандальное сватовство волею писателя Сухово-Кобылина, примерно так описала бы его, сев за бюро, и закончила бы большим вопросительным знаком.
А сегодня, сев за компьютер после спектакля «Свадьба Кречинского» в театре «Глобус» я все так же не могу обойтись без знака вопроса. Спектакль я смотрела дважды. Отчасти потому, что работа того требует, отчасти — из желания разобраться. «Если вы думали про пьесу Сухово-Кобылина „Свадьба Кречинского“, что вот, мол, ее доля — пылиться на полке, то после спектакля вам захочется пыль с нее обтереть и заново прочесть», — пообещала мне московский режиссер спектакля Марина Глуховская еще в период репетиций. А на замечание — не устарел ли, дескать, материал — все-таки полтора века прошло с момента написания, собеседница моя отвечала, что денежной теме сейчас самый срок, «вы думаете, хоть один человек в нашем обществе этим не озабочен?» Хотя я до сих пор не поняла: новый спектакль «Глобуса» — он про деньги или про чувства?
Спектакль не быстрый и многоречивый. От самого представления у меня поначалу родилось ощущение то ли музыкальной шкатулки, то ли картинок из старинной книжки, которые мы осматриваем во всех деталях: герои поют романсы, в полном согласии с моими представлениями о том, как проводили время в гостиных XIX века от одного взгляда на туалеты дам щемит сердце, ну а символом (или памятником) всего светского вместо начисто отсутствующей мебели (прилавке и шкапчики не в счет) на сцене водружена карета. Такие вот игрушки. Но действие потихоньку набирает ход и уже демонстрирует нам жизнь вполне прозаическую. Вопрос «где достать деньги?!» отодвигает в сторону все остальные вопросы, например, о фигуре Михаила Петровича Кречинского, недавнего гордеца, кумира молодежи и любимца дам, но опустившегося же до прямого обмана и низости. А между тем в Кречинском Артура Симоняна есть все, что рисует воображение при упоминании подобного героя: и несколько поувядший задор, и слегка потрепанное обаяние, и ловкость в обхождении, и равнодушие, и эгоизм. Но есть и многое другое, выходящее за рамки знакомого хотя бы из литературы, если не из жизни, образа. Достоинство, например. Даже значительность, хотя тоже полустертая.
Симонян в этой роли как никогда лаконичен и строг, эмоции рвутся наружу только тогда, когда уж не может не случиться взрыва. В общем, хорош Симонян в этой роли. И женская роль — ему под стать. Лидочка Ульяны Кирпиченко влюблена, ревнива, горяча и нервна, чувство подарило ей интуицию взамен опыта, а характера Лидочке не занимать. Она смела и настойчива, она не тушуется и от рискованных комплиментов Кречинского, и от ухаживаний скучного, противного и смешного Нелькина (блестящая, хоть и маленькая роль Дениса Малютина). Ее последний жест с возвращением булавки, последний поцелуй — сказала бы «браво!», только не знаю кому — героине? актрисе? режиссеру?
Отцом и теткой юная Лидия Петровна вертит, как хочет.
Помещик Муромский — засл. артист России Евгений Важенин — персона без особых сюрпризов, но он честный и простодушный и оттого ужасно мил, у него открытый взгляд, и когда Кречинский врет ему без зазрения совести, обманутого старика Муромского жаль. Тетушка Атуева (засл. артистка России Людмила Трошина) — на мой взгляд, сплошное зрительское удовольствие, работа кружевная, на какие Трошина мастерица. Не дюже умна, зато добра, смешна, хороша в чудных туалетах, она везде естественна, везде хлопочет, строит планы и старается быть «комильфо».
О кредиторах в обществе вряд ли говорят, но не упомянуть купца Щебнева в исполнении засл. артиста России Александра Варавина совершенно невозможно, ибо при всей своей неприглядной сущности, при рыбьих глазках и бесцветном голосе Щебнев виртуозно комичен, точнехонько на грани шаржа и реальной, вполне убедительной, фигуры.
Ничего к нему ни убавить, ни прибавить, завершенный образ любителя финансов во всей своей красе.
«Вы увидите в спектакле интересные актерские работы», — обещала мне режиссер Марина Глуховская, и эти обещания исполнились с лихвой. Я была заинтересована, заинтригована — и куда в меньшей степени захвачена действием.
Я продолжаю помимо своей воли думать о Кречинском и его невесте, восхищаясь и отдельными репликами (в которые, оказывается, можно вложить совсем не тот смысл, что на поверхности), и всем поворотом роли. От спектакля у меня осталась мысль, но не чувство. Объяснений я нахожу два. Первое: Марина Глуховская сказала, что спектакль «не случается на премьере, а много позже, когда находится баланс между дыханием зала и дыханием спектакля». И второе: быть может, этот медленный, холодный, отстраненный спектакль с дьявольской музычкой (о которой я не упоминала исключительно из желания оставить зрителям сюрприз) и с любопытством к персонажам из шкатулки не предполагал ответное чувство, а лишь взаимный интерес. И восторг здесь должно испытывать не от истории любви, а от постижения превратностей жизни. Противоречит второму предположению лишь финал, забавный и печальный, когда все герои соберутся группкой возле рояля, заговорят вперемешку, запоют все вместе, а потом станут поодиночке уходить, и закроется крышка инструмента. Камера отъезжает.
Персонажи вновь становятся фигурами из старинной книжки. Или из музыкальной шкатулки. Мы уже не различаем лиц, только общий абрис, и еще слышим отзвук романса «Не обмани, не обмани!..»
