Людмила Смирнова, «Праздники и развлечения»
Московский режиссер Марина Глуховская прибыла в
наш город для того, чтобы поставить в
Молодежном театре «Глобус» спектакль «Свадьба Кречинского», премьера которого состоялась в
марте этого года. Корреспонденту «ПИРа» удалось побеседовать с
режиссером.
— Итак, почему именно «Свадьба Кречинского»?
— Ну, скажем так: меня привлекла сложность задачи. Во-первых, редко у кого эта постановка получалась... Во-вторых, Сухово-Кобылин — совершенно особенный драматург, как мне кажется, незаслуженно забытый. Последнее издание его книг было лет двадцать назад. И потом, как раз сейчас все, о чем писал Сухово-Кобылин в своей пьесе, очень понятно, очень интересно и очень современно. Мне кажется, что я чувствую стилистику, в которой все это должно быть, я понимаю, что хочу сказать и зачем я это делаю.
— Тогда, может быть, приоткроете завесу над стилистикой и жанрово определите свой спектакль?
— Это трагикомедия, самый сложный жанр. Он требует особой формы и особых выразительных средств. Это будет не бытовой театр, а такой, где есть и символическое, «ощущенческое». Я стремлюсь к тому, чтобы некая бытовая деталь, привнесенная и обыгранная определенным образом, становилась деталью поэтической.
— Вы берете эти «детали» из того времени, когда это происходило в пьесе у Александра Сухово-Кобылина, или вам все равно, когда это происходит?
— Нет, я не могу сказать, что мне все равно, потому что есть важные исторические моменты, на которые я опираюсь, с другой стороны, стилистически спектакль «сдвинут» к началу века. Мне кажется, что я имею на это право, ведь Сухово-Кобылин прожил долгую жизнь и умер в начале века. Я думаю, что это некое «смещение» оправдано: стилистика модерна для нас ближе, понятнее, театральнее и выгоднее в качестве художественного решения. Получается более современный ракурс: тогда было начало века, сейчас начало века. Тем не менее, я опираюсь на очень важные понятийные вещи: отношение к дворянской чести, например.
— Как это важно! Сегодня ведь это утеряно: человек может быть непорядочным и его никто не осудит! А в финале спектакля это можно будет почувствовать?
— Ну, я надеюсь.
— Симпатии зрителей будут на чьей стороне? Артур Симонян, который у вас играет Кречинского, такой обаятельный!
— Это не моралистический театр, и решение сложное. Тем не менее, на его стороне и будут. И то, что Кречинский — это, безусловно, герой нашего времени, — здесь не поспоришь. Для меня момент его осуждения не самый главный и не самый интересный. Вот если посмотреть на историю Америки: какими грязными руками она делалась, а потом эти же руки поднимали нацию.
— Значит, по-вашему, цель оправдывает средства?
— В чем-то, да. В чем-то, безусловно, нет. А потом делать спектакль про пошлого авантюриста, который ограбил и разрушил милейшую дворянскую семью, — это глубоко неправильно и неинтересно. Там отношения сложнее. Я много читала того, что написано об этом критикой. Страшен личный грех, и при таком моральном выборе, который иногда ставится перед человеком, интересен персонаж, который понимает, что он делает и осознает разницу между добром и злом, — просто в какой-то момент так поступают очень многие наши современники. Важно сознавать, и гораздо хуже, когда эта разница не осознается. И вот это страшнее. И собственно говоря, мы своим спектаклем ведем именно туда. У нас должен получиться именно такой финал.
— А Сухово-Кобылин все-таки любил Кречинского?
— Да, безусловно. Чем-то восхищался, что-то не принимал, но для него это абсолютный герой.
— Вы тоже им любуетесь?
— Я стремлюсь сделать спектакль про интересного человека, про ход его мыслей: чтобы понять природу восторга и природу азарта, что такое жизненно острые обстоятельства и в какой момент смещаются акценты... Кречинский — это уникальный персонаж.
— А зрители поймут, что Кречинский гораздо сложнее, скажем, Остапа Бендера?
— Я надеюсь, что они поймут театральный язык, и зритель, как мне кажется, приходит в театр думать, а не развлекаться. И, безусловно, получать удовольствие.
