В защиту достоинства

Елена Коновалова, «Экран и сцена»

В декабре в Новосибирске состоялся XII Международный Рождественский фестиваль искусств. Это крупнейший культурный форум в Сибири, он регулярно проводится с 1995 года и демонстрирует разные виды и жанры искусства: драму, музыку, танец, живопись, перформанс. Инициатором фестиваля был театр «Глобус». Сейчас он разделил полномочия с филармонией и готовит только театральную программу. В этом сезоне ее гостями стали коллективы из Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска и Костромы.

У Рождественского фестиваля всегда было несколько направлений. Одно из них — просветительское: форум стремится знакомить публику с лучшими спектаклями и театрами России и зарубежья, приглашать выдающихся музыкантов. Нынешнюю программу закрывало выступление Теодора Курентзиса — со своим оркестром MusicAeterna маэстро исполнил Седьмую симфонию Дмитрия Шостаковича.

Григорий Козлов начинал режиссерскую карьеру в Сибири, 17 лет назад показал на Рождественском фестивале «Лес» А.Островского, выпущенный им в петербургском Театре на Литейном. И вот его «Мастерская» привезла в Новосибирск сразу две постановки: «Тихий Дон» по Михаилу Шолохову и «Записки юного врача» по Михаилу Булгакову.

Официально это нигде не оговаривалось, но основной идеей нынешней театральной программы, ее стержневой темой стала ценность человека и человеческого достоинства, что особенно актуально в условиях все усиливающегося прессинга государства. Тема нашла отражение во всех спектаклях-участниках фестиваля. Главная трагедия «Тихого Дона» в постановке Григория Козлова — распад семьи, нивелирование семейных и общечеловеческих ценностей в обстоятельствах крушения цивилизации. Режиссер выпустил спектакль со своими студентами в мае 2013-го, задолго до украинских событий. Но за прошедшие годы жизнь невольно дополнила этот театральный эпос новыми смыслами. Смотришь — и вздрагиваешь: как хрупко равновесие в мире, как быстро могут рухнуть вековые устои, казавшиеся незыблемыми. Козлов далек от морализаторства — он лишь показывает, как спокойное существование может быть внезапно уничтожено лавиной бесправия. И настаивает на том, что главное все-таки — в любых условиях! — беречь и уважать достоинство человека. Сегодня его «Тихий Дон» воспринимается как предостережение.

Как и спектакль-променад «Разговоры беженцев» Бертольта Брехта в постановке Константина Учителя и Владимира Кузнецова (проект санкт-петербургского фестиваля «Точка доступа»). Случайно встретившиеся эмигранты Циффель и Калле в исполнении Максима Фомина и Владимира Кузнецова рассуждают о сексе и о политике, о пиве и сигарах, о любви к порядку, о войне и тоталитаризме и многом другом. Спектакль играется на вокзале — зрители ходят по нему вместе с актерами, диалоги их героев слушают через наушники. В столь необычном пространстве эта непринужденная беседа вдруг принимает неожиданную остроту: такое ощущение, что все участники происходящего — и актеры, и зрители — собрались в ожидании очередного философского парохода. А их разговоры — первый шаг к добровольному изгнанию. «Раньше войны то и дело возникали из корыстных побуждений. Больше этого нет. Теперь, если какому-нибудь государству хочется присвоить чужую житницу, оно с негодованием заявляет, что вынуждено вторгнуться к соседу потому, что там хозяйничают бесчестные правители...». Пьеса Брехта, написанная в начале 40-х годов прошлого века, все еще остается актуальной. К сожалению.

Проблеме эмиграции также посвящена постановка Московского театра имени Вл. Маяковского «Изгнание» по современной пьесе Марюса Ивашкявичюса. Через испытания «маленького человека», оказавшегося в чужом негостеприимном городе, режиссер Миндаугас Карбаускис вскрывает проблему взаимодействия. Точнее, его отсутствия: в эпоху, когда территориальные границы настолько разомкнулись, и, кажется, что весь мир открыт, людям по-прежнему не так просто понять друг друга. И особенно — остаться собой, не растерять свое достоинство в окружении чужой нетерпимости. Впрочем, это приходится испытывать не только на чужбине. Как еще одному «маленькому человеку» — официанту в глубоком и проникновенном исполнении Константина Райкина в спектак-ле Московского театра «Сатирикон» «Человек из ресторана» по повести Ивана Шмелева (постановка Егора Перегудова). Преодолеть унижения социального неравновесия и сохранить в себе человеческое в условиях привычных стереотипов подчас гораздо сложнее.

Немало спектаклей фестиваля объединила еще одна важная тема — поиск счастья и его обретение, нередко в самых непростых условиях. Закомплексованному подростку Майку, которого играет Никита Косачёв в постановке Олега Рыбкина «Чик. Гудбай, Берлин!» (Красноярский театр имени А.С.Пушкина), ради этого пришлось отправиться в авантюрное путешествие. Герой Максима Блинова в «Записках юного врача» как самое счастливое время в своей в жизни вспоминает год, когда он, молодой выпускник медуниверситета, был заброшен в захолустную сельскую больницу — и работал там, как проклятый. Максим Фомин в документальном спектакле Семена Александровского «Топливо» от лица своего героя Давида Яна рассказывает, как мечтал улучшить мир с помощью физики. Но жизнь подсказала ему другое направление — и у него хватило смелости прислушаться к самому себе. Как и у отца особого мальчика Коли в спектакле Яны Туминой «Колино сочинение» (продюсерский центр «КонтАрт»). Эта работа выпущена по очень откровенной книге Сергея Голышева «Мой сын — даун». Ее герою, чтобы быть счастливым, не нужно никуда ехать — он просто принимает своего ребенка таким, какой он есть. И любит его.

На Рождественском фестивале никогда не существовало конкурса, и в программе его не только гастролеры — все новосибирские коллективы могут показать в эти дни свои премьерные работы. В театре «Старый дом» Максим Диденко использовал в своем визуально-пластическом перформансе «Я здесь» авангардную поэзию Льва Рубинштейна (спектакль можно будет увидеть в Москве в апреле на фестивале «Золотая Маска»). Фразы, записанные поэтом в конце советской эпохи на библиотечных карточках, — как обрывочные метки сопровождают все действо в виде титров. В них нет единого сюжета, как нет его в тех картинах, которые Максим Диденко создает на сцене с помощью актерской пластики и видеопроекций. Актеры то обнажаются до телесного цвета белья, то одеваются — кто в вохровскую униформу, кто в зэковскую робу. «То, что мы испытываем в данный момент, едва ли поддается описанию. Ведь описать — да и то с трудом — можно лишь смутные догадки о смысле происходящего», — бесстрастно сообщает на экране одна из надписей. Но догадки эти не смутные, а весьма ассоциативные. Помимо лобовых параллелей с ГУЛАГом, усиленных присутствием портрета Сталина, здесь отчетливо считывается и образ Холокоста. На видео — множество ботинок: кажется, что их владельцев на глазах у зрителей только что отправили в газовую камеру. Молох бездушен и требует все новых и новых жертв.

На тему конфликта личности и власти, несвободы человека при диктатуре государства высказался и Тимофей Кулябин в «Процессе» по роману Франца Кафки. Его спектакль в «Красном факеле» — явная реакция режиссера на скандал с другой его работой, оперой Рихарда Вагнера «Тангейзер» в Новосибирском театре оперы и балета, которую три года назад чиновники сняли сразу после премьеры якобы «за оскорбление чувств верующих». После тех событий Кулябин занялся постановкой «Трех сестер» А.П.Чехова, выпустил несколько спектаклей в других театрах. Но, видимо, так и не смог окончательно освободиться от собственного кафкианского потрясения. Жернова системы, в которые внезапно брошен герой его спектакля Йозеф К. — это сублимация переживаний Тимофея К., призрак, долгое время преследовавший самого режиссера. И, хочется надеяться, навсегда оставивший его после столь откровенного высказывания.

Хозяева фестиваля показали «104 страницы про любовь» Эдварда Радзинского в постановке Алексея Крикливого — пожалуй, это самый лирический спектакль режиссера за последние годы. Пьеса вышла в середине 60-х и пользовалась большой популярностью, успешным оказался и фильм Георгия Натансона по ней — «Еще раз про любовь» с Татьяной Дорониной и Александром Лазаревым. Спектакль «Глобуса» — нежное посвящение тому, «как жили и любили наши родители». И мечта о такой же свежести и глубине чувств.