Валерия Лендова, «ОКОЛОтеатральный журнал», блог
«Пьяные». Иван Вырыпаев.
Новосибирский Молодежный театр «Глобус».
Режиссер Алексей Крикливый, художник Евгений Лемешонок
Они вываливаются на сцену, раскачиваясь в попытках хоть за что-то уцепиться — актрисы, модели, директора фестивалей, банков и фирм, менеджеры среднего и старшего звена — люди не бедные, красивые, благополучные, стильно одетые. Только пьяные. «Сильно пьяные», — уточняет закадровый голос. Пьяные в лоск, в дым, в хлам.
Но, несмотря на безобразно пьяный раж, они нам, скорее, симпатичны. Почему? Они не агрессивны. Новая драма вообще-то гордится основным своим брендом — «перформансами насилия». Здесь ничего подобного. Эти персонажи не монстры и не хищники, и нет у них неизбывного желания побольше хапнуть и подальше спрятать. Их заботы вообще иного сорта: пьяным хочется выплеснуться, докричаться, достучаться до соратников-собутыльников. Охота им получить ответ на вопрос: «Зачем всё?».
Ну им-то что за беда? Под ногами у них священные камни старой Европы, под руками ультрасовременные технологии с ответом на любой вопрос. Но тут даже самая молоденькая — проститутка — желает знать: «Зачем всё?». Ну ей-то чего не хватает?! А вот не хватает же...
Великий Гёте оставил нам завет: за любой идеей надо внимательно следить, особенно, если это хорошая идея. Парадокс Гёте мог бы стать эпиграфом к пьесе Вырыпаева: уж он-то последил за хорошими идеями, показал их приключения на очередном витке цивилизации и то, во что их трансформации обходятся современному человеку. Прикрывшись своими пьяненькими, он говорит о том, о чём у нас говорить как-то не принято (на западные ценности, как известно, порядочным людям лучше не посягать, иначе другие порядочные люди разорвут их в клочки). Режиссёр Алексей Крикливый сохранил авторскую резкость замаха, его атакующую силу (и следов не осталось от потаённых педагогических задач, которые часто ослабляют впечатление от его спектаклей). И художник Евгений Лемешонок не подвёл: от тёмного глянца планшета отскакивают не только нетрезвые тела персонажей, отскакивают хорошие идеи — про свободу без берегов, про равноправие всех точек зрения, невмешательство ни во что, толерантность и плюрализм.
Сценическое письмо Вырыпаева, которым овладел режиссер, даже не «двойное» — слова ветвятся в любую сторону, утверждение мгновенно становится отрицанием, любая истина готова показать язык, вывернуться, как красный пиджак героя, наизнанку — замечательная метафора словесного эквилибра, словесного пинг-понга. Хотя, когда вся пьеса — метафора, режиссер может позволить себе работать без метафор, без собственных подпорок — без лонжи, что называется. Он это и делает, у него слово — главный ориентир, актерские усилия в его спектакле сосредоточены на овладении им. Игра Лаврентия Сорокина в данном случае как маяк, рядом с ним никто не встанет, лучше и не пытаться, такое он выдает «неглиже с отвагой», юмором, стёбом, пьяным негодованием, порой до страданья от невозможности доискаться: «есть ли хоть что-то прочное в этом ускользающем мире»...
Говорят: больше нет актерских удач. Это не так. Рядом с Сорокиным чудесная партнерша Наталья Орлова. Её героиня очень хороша в нелепом своём облике, в неизбывной глупости и доброте. И Илья Чуриков, как всегда, играет «с наждачком», счищая с персонажа любой глянец. Запомнится и Вячеслав Кимаев, он не так уж и старается играть пьяного, зато выигрывает каждое слово. Заметны работы Нины Квасовой (неожиданно скромная проститутка Роза) и Алексея Корнева — брат католического священника, у которого никогда не было брата. В этом ансамбле фельетонных, карикатурных персонажей всем им удаётся показать живых людей. И главное — все понимают, про что играют: «так есть ли хоть что-то прочное в этом меняющемся мире?».
Принцип относительности, на котором держатся вырыпаевские «Иллюзии», в пьесе «Пьяные» перебрасывается на всю жизнь. Широта и свобода европейского взгляда на всех и всё — покоряют, но вот Лора никак не может забыть, что пьяный араб застрелил её брата. Все художественные высказывания достойны наград, но вот навязчивые цитаты из вознесенного и титулованного иранского фильма заставляют ухмыльнуться по поводу его художественности. Весь спектакль прожжён такими вот залетающими невзначай искрами здравого смысла, когда заученные мантры начинают слегка дымиться.
Первая встречная барышня заставляет жениха познать, наконец, «настоящую любовь». Сотворить свадебный обряд над новой парой берется брат католического священника, у которого, как известно, брата нет. Так у Вырыпаева фикция венчает фикцию. Бог тоже становится фикцией. С одной стороны, «шепот Господа в нашем сердце», с другой — приводимые героем Сорокина доказательства Его существования вызывают хохот в зале.
«Мы потеряли контакт, — пытается достучаться до честной компании один из менеджеров среднего звена, — с той настоящей реальностью, из которой всё здесь на самом деле состоит»... Контакты отходят. Контакты между каждодневным человеческим опытом и навязанными установлениями, между желанием увидеть жизнь непредвзято и боязнью подвергнуться моральному/эстетическому террору со стороны своей же группы. Происходит вымывание простых и ясных человеческих понятий, которые совсем недавно скрепляли жизнь.
Контакты отходят. Мат — отчаянная реакция на это состояние, обсуждать мат как проблему спектакля просто смешно. Тут другие проблемы: контакт потерян, «порвалась дней связующая нить» — как с этим быть? Ответ «как» в спектакле есть, но он тоже из области непечатного. А вот если перевести его на общекультурный русский, получится «не врать!». Не врать, хотя бы самим себе, — зал отлично это понимает, аплодирует и хохочет, — ведь всё-таки он часть Европы.
