Рита Логинова, Siburbia.ru
За
месяц до
Нового года театр «Глобус» представил премьеру
— «рождественскую» пьесу Шекспира «Двенадцатая ночь». Для московского режиссёра Елены Невежиной, прежде с
успехом ставившей «Mutter» Дурненкова в
том
же «Глобусе», «Трусы» Пряжко в
московском «Театре.doc», «Географа» по
Иванову в
пермском «Театре-Театре», классическая комедия, очевидно, стала материалом, сравнимым по
актуальности с
современными текстами.
Назвать спектакль Невежиной комедией, впрочем, не поворачивается язык. Да, в нём есть все элементы жанра: переодевания, подмены, курьёзные ситуации, в которые попадают герои, и как бы счастливый финал, — но режиссёр вытаскивает на первый план истории не слишком-то весёлые.
Напомню сюжет: близнецы, брат и сестра Виола и Себастьян терпят кораблекрушение (у Невежиной это крушение воздушного шара), которое разлучает их и забрасывает обоих в Иллирию. В этой неизвестной стране Виола, притворившись юношей и взяв имя Цезарио, поступает на службу к герцогу Орсино. В переодетую Виолу влюбляется графиня Оливия, сама Виола влюбляется в герцога Орсино, а Орсино вообще-то любит Оливию. Объявившийся под конец Себастьян, на которого как две капли воды похожа Виола-Цезарио, сперва несколько усложняет ситуацию, но затем все расходятся по парам: Графине Оливии достается Себастьян, а Орсино, поняв, что его молодым слугой оказалась прекрасная и влюблённая в него девушка, женится на Виоле.
«Двенадцатая ночь» в «Глобусе» выдержана в ориентальном стиле: Иллирия напоминает не то Китай, не то Индию, её обитатели носят тюрбаны и шляпы-зонтики, их лица выбелены, а глаза и рот густо накрашены. Случайно попавшие сюда Виола-Цезарио и Себастьян носят одежду европейскую и загримированы не так нарочито, что подчёркивает их инаковость. Главная декорация — это распростёртое по сцене полотнище рухнувшего воздушного шара, корзина и тянущиеся во все стороны запутавшиеся стропы. Периодически шар изнутри надувается, и сцена как будто дышит, а на задник транслируется видеопроеция: вращается знак инь-янь, бушует океан, безмятежно плывут облака.
Спектакль «долго запрягает»: первые сорок минут тянутся чересчур размеренно, и эту затянутость надо пережить, проникнувшись атмосферой и настроением, но потом от него глаз не оторвать.
Чтобы расчистить смысловое поле, на котором за четыреста лет кто только ни работал, Невежина объединяет пять созданных в разное время русских переводов пьесы (литературной обработкой «нового» текста занималась драматург Ксения Гашева). Решение интересное на уровне концепции, и жаль, что эта языковая игра не считывается большей частью зала. Но есть и более очевидная игра со словом (а заодно и со временем): в уста шута Фесте (Лаврентий Сорокин) вложены афоризмы сатирика Дона-Аминадо и песни Александра Вертинского. Тексты двух известных российских эмигрантов вводят постановку в неожиданный контекст, и корабль-шар, на котором терпят крушение главные герои, оказывается ни больше ни меньше «философским пароходом». Выраженная таким образом метафора скитальчества и неприкаянности стремительно сокращает четырёхсотлетнюю дистанцию между английской пьесой и русским зрителем. Артист Сорокин, к тому же, живо и точно уловил исполнительскую манеру Вертинского, чему отдельные зрители искренне порадовались.
Одна из самых убедительных ролей в спектакле — управляющий дома графини Мальволио в исполнении Ильи Панькова: чванливый, немного женственный, словно кол проглотивший. Служанка Мария и сэры Тоби и Эндрю решают наказать его за высокомерие и пишут от имени графини Оливии любовное письмо с абсурдными пожеланиями, которое Мальволио принимает на свой счёт: носи жёлтые носки, всегда улыбайся... Окрылённый мечтами о лучшей доле, Мальволио делает всё перечисленное, отчего становится смешон, страшен и несчастен. Образ Мальволио красноречив: обстоятельства делают из нас не тех, кто мы есть на самом деле; чтобы завоевать желаемое, можно подстроиться под других, но и это, скорее всего, не принесёт нам счастья. Этот же конфликт Невежина развивает в отношениях главных героев.
Кажущийся хэппи-энд оборачивается нелепым союзом совершенно чужих друг другу людей.
Ведь ещё вчера Оливия была влюблена в Цезарио, и внезапная замена его на Себастьяна её ничуть не смущает. Герцогу Орсино тоже всё равно, на ком жениться. За минутным ликованием легко прочитывается всё, что будет после.
Герои же практически созданные друг для друга, чураются своего влечения. Об этом рассказывает танец слуг Орсино — Курио и Валентина — в исполнении Ивана Басюры и Никиты Сарычева соответственно. Знакомый зрителям, например, по «Толстой тетради» актёрский дуэт раскрывается на этот раз в стыдливом, но страстном танго (композитор — Роман Столяр). Курио и Валентин танцуют осторожно, то сходясь, то разбегаясь: им некомфортно как от невозможности сблизиться, так и от возможной близости — вполне современная история. Режиссёр внятно проговаривает: все мы окружены толпой случайных людей, а настоящие отношения в силу ряда причин невозможны. И это, конечно, очень про нас сегодняшних. Или про нас всегдашних.
