Марина Вержбицкая, «Новая Сибирь»
Дайджест самых любопытных осенних премьер новосибирских драматических театров
Нынешняя осень принесла театральному Новосибирску ряд драматических премьер, о которых «Новая Сибирь» в пылу культурной горячки начала сезона так и не успела рассказать читателям. Сначала в театре «Красный факел» появился спектакль «Сильвестр», поставленный питерским режиссером Андреем Прикотенко в жанре «совсем не детская история». Затем художественный руководитель Городского драматического театра Сергей Афанасьев, положив в основу пьесу Людмилы Улицкой, рассказал зрителям «трагический анекдот» под названием «Семеро святых». И, наконец, главреж молодежного театра «Глобус» Алексей Крикливый, деликатно не вдаваясь в жанровые подробности, продемонстрировал публике «Толстую тетрадь» по роману Аготы Кристоф на малой сцене.
Супергерой от «нового Шварца»
Спектакль «Сильвестр» — второе пришествие режиссера Андрея Прикотенко на большую сцену «Красного факела». Накануне реконструкции известный столичный постановщик подарил новосибирским зрителям комедию «Тартюф», которая хоть и провалилась на «Золотой маске», но стала одним из самых ярких явлений театральной жизни города середины нулевых. Повторного чуда не произошло. Если «Тартюф» выстрелил, то «Сильвестр» лишь попшикал и начадил, впрочем, сделал это вполне обаятельно и не без достоинства.
В основу «совсем не детской истории», как определил жанровую составляющую постановщик спектакля, легла одноименная пьеса питерского актера и по совместительству драматурга Вадима Бочанова. «Сильвестр» был написан несколько лет назад, тематически явился продолжением другой пьесы драматурга-совместителя под названием «Бинго» и впервые был поставлен на сцене Забайкальского краевого драматического театра с подзаголовком «чушь из жизни какого-то королевства» и аналогичными отзывами читинских критиков. В Новосибирск, согласно мифологии, пьеса попала стараниями теперь уже московского актера Анатолия Узденского, а в руки господина Прикотенко — благодаря директору театра «Красный факел» Александру Кулябину, который, предлагая режиссеру пьесу на рассмотрение, целомудренно прикрыл авторский росчерк его коллеги и давнего знакомца. В узких кругах драматурга Бочанова тут же окрестили «новым Шварцем», однако спасти спектакль этим предсказанием создателям не удалось, равно как и приглашением в соавторы к Андрею Прикотенко новосибирского режиссера Павла Южакова.
Сюжет «Сильвестра» вертится вокруг притчего каркаса антисоветской закалки, который несколько десятилетий назад блестяще разработали Евгений Шварц, Григорий Горин и их лучший киноинтерпретатор Марк Захаров. Речь, конечно же, идет о свободном сердцем и чистым душой чудаке, который пытается взломать систему. Трогательный дурачок Сильвестр мечтает узнать, где встает солнце, впервые в жизни садится на коня, который галопом несется по полю и неожиданно оказывается во главе королевского войска. Войско побеждает. Всадник становится национальным героем и врачевателем придворных душ. Но королевская свита не терпит, когда балом правит посторонний, и жить бедолаге-Сильвестру остается совсем немного.
Свою недетскую сказку драматург Бочанов снабдил проверенными ингредиентами. В «Сильвестре» имеются и гротесковый сюжет, и философский подтекст, и иносказание, и лежащие на поверхности ассоциации, и политическая сатира, и россыпь афоризмов и крылатых фраз, и подробная панорама лицемеров, карьеристов, лжецов, подхалимов, а также извращенцев всех мастей. Но все это вяло, откровенно вторично, на сто рядов пережевано-переварено и неубедительно до безобразия. Где у Шварца странствующий рыцарь Ланцелот, там у Бочанова какой-то супергерой Пипец — и с этим уже ничего не поделаешь.
К тому же режиссерски «совсем не детская история» под вывеской «Сильвестр» весьма неудачно и разляписто сверстана. В трехчасовую постановку, кажется, умудрились втиснуть все, что имелось под рукой, а вот отсечь лишнее и «причесать» поленились. Вытаскивает притчу Бочанова музыкальное оформление (саунд-дизайн работы Николая Якимова, пожалуй, единственная составляющая спектакля, достоинства которой оспаривать несправедливо, да и не хочется) и актерские работы.
«Сильвестр» дает краснофакельцам повод для искрометных актерских лихачеств, чем, собственно, они и пользуются. Стражу (Михаил Михайлов) предоставлена возможность публично пережить все стадии созревания чирья на пятой точке. Актеру (Владимир Лемешонок) — разразиться бездарностью. Лекарю (Сергей Новиков) — насладиться чудесами ипохондрии. Полковнику (Максим Битюков) — услышать скрежет своей единственной извилины. Графу (Павел Поляков) — до отвращения упиться собой и властью. Королю (Олег Майборода) — покрыться испариной вожделения при виде огня и гидранта. Королеве-жене (Елена Жданова) — одуреть от бешенства матки. А Сильвестру (Константин Телегин) — продемонстрировать глубины самоотверженного и душеспасительного с ума сошествия.
Все три часа спектакля герои фонтанируют изъезженными остротами, выпуская бесконечные струйки юмора, как знаменитый бронзовый мальчик на тихой брюссельской улочке близ Grand Place. Снуют по сцене под видеоинсталляцию на заднике, перебирающую легендарные портретные, пейзажные и абстрактные полотна. Слушают, как ожившие картины посылают некоторых из них прямым текстом в ж...у. Поют, лицедействуют и так вдаривают «Блюз восходящего солнца» в финале, что The Animals отдыхают. Хотя предполагалась, что отдохнуть в театр придет все-таки зритель.
Святые и грешники с прицелом на экспорт
Над «трагическим анекдотом» в Городском драматическом театре трудились два постановщика. Художественным руководителем спектакля «Семеро святых» выступает Сергей Афанасьев, режиссером — Тамара Кочержинская. Для своей второй совместной работы (первая — «Трамвай «Желание») режиссеры выбрали не самый популярный драматургический текст — пьесу «Семеро святых из деревни Брюхо» популярного российского прозаика Людмилы Улицкой. Выбор понятный, но не очевидный и, пожалуй, не самый удачный.
Карьеру Улицкой-драматурга сложно назвать триумфальной. По сути, она только начинает складываться, но очевидно вряд ли повторит успешный путь прозаических произведений автора. В советские времена Улицкую ставили мало. Она писала для кукольного театра, делала инсценировки для детских спектаклей и ставилась исключительно в провинции. Пьесы Улицкой для взрослой аудитории попали в поле зрения театральных режиссеров относительно недавно, хотя отдельными вспышками мелькали еще в 1980-х. В Новосибирске к драматургии Улицкой относятся с завидным пристрастием. В «Глобусе» идет ее «Русское варенье», в Доме актера — «Мой внук Вениамин», в ГДТ появились «Семеро святых».
Пьеса «Семеро святых из деревни Брюхо» имеет странную датировку: 1993–2001 год написания. Первая дата отражает год завершения работы над текстом, вторая сигнализирует об окончании работы над второй редакцией. Писались «Семеро святых из деревни Брюхо» по заказу на экспорт в Западную Европу в те годы, когда иностранцев до коликов интересовала «загадочная русская душа» и злодеяния молодой советской республики. Отсюда одномерность авторской позиции, ангажированность, известная картонность персонажей, сомнительная достоверность и официальное позиционирование текста как «истории о том, как сосуществуют грех и святость посреди разгрома и ужаса России периода коллективизации». По словам Улицкой, «пьеса основана на реальных событиях. В начале 90-х годов была издана книга, написанная священнослужителем, который собрал рассекреченные материалы, связанные с гонениями в 1917 году на околоцерковных людей — нищих, юродивых и блаженных. Их убивали, сажали в тюрьмы — подобная трагедия произошла и в деревне Страхово Пузо, которая в книге получила название Брюхо».
Брюхо — рай для убогих и грешников, который безжалостно разоряет неизбежное красноармейское нашествие. Красные черти под предводительством вероотступника и богоборца Рогова (Андрей Сенько) извращаются в своих злодеяниях и готовы переплюнуть всех киношных немцев латышского происхождения, а также подлых белых из революционных саг и плохих русских парней из американских боевиков лихих 90-х.
От рассказанного местным пьяницей зачина до финального расстрела жители Брюха их гонители демонстрируют публике всю подноготную своей нехитрой жизни. Тон задается не всегда верный, зато простонародным духом действительно несет за версту. На сцене представляется паноптикум вымерших ныне деревенских типов, обеспечивающий спектакль богатой фактурой, а актеров — широкими возможностями для воплощения характерных персонажей. Живет в Брюхе самая настоящая юродивая Маня Горелая (Петр Владимиров) — грязная, оборванная, одичавшая, но хворь телесную убирать умеющая. В вечных контрах с ней брюховская блаженная Дуся (Снежанна Мордвинова), что гоняет в хвост и в гриву своих хожалок, чует судьбу и врачует души. Имеются здесь и свои девки-давалки, и горькие пьяницы от ума, и богомолки, и пройдохи, и несчастные, и простодушные, и охальники. И за каждым стоит не только история, но и режиссерская задача сплести такой узор, чтобы в нем нашлось место и стилизации, и эксцентрике, и бытовухе, и бойкому беспощадному языку с мощной русской психологической традицией, и фольклору, и мистике, и слезе. На слезы постановочная команда давит особо. Трудноподъемную историю постановщики вздыбливают так, чтобы зал рыдал. Как не уходит от расстрела ни один брюхинский мученик, так не уходит из зала без дрожи в губах и щипоты в глазах ни один афанасьевский зритель. Губы поджимаются, театр закрывается. Чувствуется, что Улицкая говорит правду. И физия нашей страны присутствует. И ведущие актеры Афанасьева при мастерстве да на своих местах, а состыковки все равно не происходит. И, кажется, что дело здесь не в режиссерской трактовке, но в своевременности пьесы. С «Семеро святых из деревни Брюхо» происходит примерно то же, что с пирожком в студенческой столовой: кусаешь, кусаешь в надежде вонзить зубы в сочную начинку — ап — проскочил.
Жизнь почти по правде
Спектакль «Толстая тетрадь» отнюдь не проходная работа для режиссера-постановщика Алексея Крикливого. Это не столько продолжение линии «Семейных историй» и «Наивно. Супер», сколько дело чести. Выпустить спектакль по роману Аготы Кристоф Алексей Михайлович планировал не один сезон. Однако трилогия швейцарской писательницы, которую «Толстая тетрадь» только приоткрывает, на театральную сцену укладывается с трудом. Дама по фамилии Кристоф венгерского происхождения, пишущая на французском языке и до сих пор принимаемая во многих странах мира за вымышленный персонаж, создала совершенно беспощадную литературную конструкцию, перенести которую на подмостки без потерь едва ли возможно. Да и слава богу. Рассказывающая о двух братьях-близнецах, чье безмятежное детство было раздавлено войной, «Толстая тетрадь» вскрывает такие события, от которых читателя тошнит в прямом смысле этого слова. Чтобы выжить, ангелочки вынуждены превратиться в чудовища. Они убивают, вымогают деньги, участвуют в сексуальных играх взрослых. В общем, делают все, что детям их возраста делать категорически запрещено. Взамен получают жизнь и даже не осознают того, что давно переступили черту. Сошествие в ад сопровождается полным вычищением словесных красот и массой физиологических подробностей — от загноившихся глаз и испражнений до постельных сцен, убийств и всех гнусностей военного времени. В результате читатель впадает в околокоматозное состояние, не может оторваться, а потом как минимум неделю не в состоянии нормально жить.
Алексей Крикливый в силу очевидных театральных обстоятельств не мог изложить свое видение «Толстой тетради» столь же жестоко, откровенно и досконально, как автор трилогии. Для адекватной интерпретации ему пришлось перенять и модернизировать главный принцип, легший в основу дневниковых записей героев, — максимальное удаление от чувственной стороны, только главное и только правда. Он убрал красивости, максимально расчистил и очистил пространство. Мальчики механично описали в своем дневнике ужасы происходящего, а режиссер с тем же упорством бесчувственного автомата убрал все, что могло бы отвлечь публику от сути — от героев, их поступков и чудовищных последствиях.
На сцене не громыхают танки, нет грязи, мерзости и отрепьев военных будней. Все чисто, чинно, с педалированием белого цвета — как в головах главных героев, которые стерли всю лишнюю информацию и научили себя принимать этот разрушенный мир за нормальный. Не разоренный временем дом, а кунсткамера или операционная — только вместо покалеченных тел угробленные детские души, над которыми взрослые провели самый ужасный опыт, на какой они только были способны. У мальчишек сомнительное будущее, простирающееся не дальше замысла побега. Уродливое настоящее. И тщательно уничтожаемое ими прошлое — тускнеющее в крохотных осколках слащавой семейной идиллии.
Главные роли мальчиков-близнецов Клауса и Лукаса исполнили молодые артисты театра — Иван Басюра и Никита Сарычев. Для обоих это знаковая роль. Никита, будучи студентом НГТИ, громко дебютировал в «Наивно. Супер» и, по сути, больше не имел аналогичной по силе воздействия и отдачи роли, что, кстати, не мешает ему оставаться кумиром молодежной аудитории. Иван несколько сезонов выступал на ролях второго плана, но в «Толстой тетради» показал себя как актер больших творческих возможностей, у которого помимо наметившегося потенциала уже накопился хороший багаж для серьезных драматических ролей. Актеры ловко чувствуют себя в тандеме и очень точно — без скрипа и подгонки — вписываются в общий ансамбль спектакля и встают ровно на ту верхнюю ступеньку спектакля, где они и должны стоять.
