Елена Климова, «Труд»
Советская власть объявила НЭП, «Глобус» объявил Новое Экономическое Поколение
— мюзикл «НЭП», проект громкий, масштабный. Премьеры ждали с
начала осени, с
первых пресс-конференций театра, посвященных событиям юбилейного
75-го сезона.
Еще бы, столько необычного. Первый сибирский мюзикл, для которого написаны и музыка, и либретто; страшное количество поющего и танцующего народу на сцене, живой симфонический оркестр разместили в импровизированной оркестровой яме, и специально молодежный хор созвали — никакой, естественно, «фанеры», полностью натуральный продукт. Музыкальный руководитель проекта и дирижер — заслуженный деятель искусств Алексей Людмилин, блестящего хореографа Эдвальда Смирнова пригласили из Петербурга, режиссер-постановщик Алексей Крикливый уже сделал в «Глобусе» две заметные работы: сказку «Бемби» для детей и взрослых, спектакль чистых линий, нежный и трогательный, и «Ю» — «городской романс», московскую сагу о любви, которая у одних заканчивается, у других начинается, и потому в целом бесконечна. Мне оба эти спектакля очень понравились — свежестью своей, естественностью и атмосферой радости вперемешку с печалью... Короче говоря, «НЭП» обещал сюрпризы...
Первое знакомство со спектаклем погрузило меня в состояние, которое психологи называют «когнитивно-эмоциональный диссонанс» — чувствуешь одно, думаешь другое и никак не можешь сама с собой договориться. Через день я посмотрела «НЭП» еще раз, наблюдала и за зрителями, и за собой и кое-что поняла. Но давайте сначала о том, что увидела. Как назвать участников этих массовых сцен? Явно не массовкой. Массовка — это вроде бы сообщество исполнителей без ярко выраженной индивидуальности каждого. А тут — полна сцена актеров (часть из них, как обозначено в программке — студенты), сначала это беспризорники, потом примерные колонисты. Наряды живописные, глаза сияют, и у всех как будто бы свои отдельные роли. Они поют, танцуют, живут на сцене с таким явным упоением, и эти волны творческого или просто молодого ликования — первое и самое сильное, что ощущаешь, сидя в зале. Наверное, не только меня они накрыли с головой — общие аплодисменты в конце спектакля смело можно назвать овациями. Очевидный успех. Откуда же мой диссонанс чувств и мыслей?
Красивое слово «мюзикл» давайте обойдем стороной. Знатоки этого жанра объясняли мне после, что он такое, и почему не стоит относить «НЭП» к мюзиклам. Но по-моему, это как раз абсолютно не важно. Ну пусть будет просто музыкальный спектакль. Качество музыки и текстов либретто тоже не стоит обсуждать, какие есть, такие есть. Мелодии простенькие, но иные темы до сих пор звучат в памяти. Тексты еще проще музыки, но коллективное радостное исполнение делало и тексты вполне приемлемыми, за исключением, быть может, сольной партии красавицы Наташи о бедной сиротской доле. Роль Наташи — героическая работа актрисы Юлии Зыбцевой: мало того, что Наташа — лирическая героиня на фоне характерных, так ей вообще не дано ни одной живой сцены, — ходи себе, потупив очи, произноси все сплошь бесцветные реплики и общие места. Замечательная актриса Юлия Зыбцева ухитряется оживить это создание, и ее Наташа оказывается-таки вполне веселой и симпатичной девчонкой, к тому же разумной и надежной, какими и бывают самые славные героини Зыбцевой. Оба Наташиных ухажера, друзья-соперники Карабанов (студент Андрей Кислицин) и Опришко (студент Павел Прилучный) играют не столько умело, сколько искренне. Тоже ведь не самые свежие коллизии им достались, — ну, к примеру, два мальчика, один уже хороший, другой только будет хорошим, ссорятся насмерть из-за девочки, и плохой мальчик «подставляет» хорошего... А вот веришь им, будто не встречала прежде в других спектаклях подобные истории во множестве.
Центрального персонажа — директора колонии Антона Семеновича Макаренко я видела в исполнении засл. арт. РФ Евгения Важенина. Макаренко оказался суров, но справедлив, добрый внутри и усталый снаружи. Наверное, ничего большего здесь от него и не требовалось, — кто там знает, какой он был, Макаренко. А вот о Горьком, который появляется в спектакле в финале, известно побольше, и мне очень хотелось хоть капельку сходства с известным Алексеем Максимовичем, хоть не настолько прямой осанки и разговора с волжским «оканьем», что ли. Занудство моих пожеланий объясняется просто: «НЭП» имеет дело с историческим материалом, и несколько узнаваемых деталей хотя бы обозначили границы реальности. Тем более, если подробное жизнеподобие не отвечало идее спектакля. А это — единственное объяснение, какое я смогла придумать, чтобы не искать в рассказанной «НЭПом» истории сходства с реальной колонией на реальной дико голодающей Украине.
Но, может быть, ирония и печаль по поводу вечной идеи мира социальной гармонии, где нет беспризорных детей, а светлое будущее ждет каждого, — вот она, тема «НЭПА»? И не при чем тут отечественная история? Как в сцене «мечты педагогов», когда в голубовато-белом освещении из-за кулис неслышно движутся стройные ряды чистеньких воспитанников: «они тактичные, дипломатичные, общественное ставят выше личного...» — это педагоги умиленно поют, вздымая по-балетному руки, — а из-за спин этих чистеньких в белых маечках уже появляются реальные детки — пестрые, нахальные, нечесаные, немытые и агрессивные, — берегитесь! Вот и паровоз в финале (который, видимо, «вперед летит»?) большой, но прозрачный и игрушечный.
И уже в момент заключительных аплодисментов, когда зал, состоящий почти сплошь из юных зрителей, встал, я поняла: хоть намек на тот реальный жизненный фон, на каком нарисована оптимистическая картинка-мечта, нашелся бы в спектакле, и я приняла бы все остальное без внутреннего сопротивления. Кому же не хочется, как заклинал попавший в место исполнения желаний герой братьев Стругацких, — «счастья всем, и пусть никто не уйдет обиженным!» Но я, положим, знаю, чем заканчивается дорога к всеобщему счастью. Сосед справа, мой ровесник, видимо, тоже знает. А соседка слева, которой не больше восемнадцати? А те юные, что дружно кричали «Браво»? А их сверстники на сцене? И что будет, если мы им этого не расскажем?