Яна Колесинская, «ВКонтакте»
Хроника XV Рождественского фестиваля. Эпизод № 8
ХV Международный Рождественский фестиваль искусств представляет на большой сцене театра «Глобус» спектакль «Душа моя Павел» Российского академического Молодежного театра по роману Алексея Варламова, режиссер Алексей Бородин.
«Душа моя Павел, Держись моих правил» — писал Пушкин в альбом Павлу Вяземскому в 1927 году. Вот и Павел Непомилуев держится правил, которые вбила в его голову идеологическая пропаганда, но уже в 1980-м. Пушкин шутил, Непомилуев серьезен. Для него это не правила, а искренние убеждения, которые он отстаивает с упрямством юношеского максимализма. Он прямой и несгибаемый, как топор, он рубит с плеча и не сомневается. Где-то оно и хорошо: ему не нужно притворяться, лавировать, идти на компромиссы. Его идеализм вполне рифмуется с идиотизмом, вопрос в том, насколько это излечимо.
Чем человек старше, тем меньше у него остается иллюзий. Утраченные иллюзии — одна из вечных тем мировой литературы, у Бальзака даже толстенный роман под таким названием есть. Новоиспеченного первокурсника филфака МГУ поселили в одну комнату со старшими товарищами, и они основательно прочищают Павлику мозги. Их отношения менее конфликтны, чем в романе, тем более театр лишил Павлика «прыщичков», которые были отдельным поводом для насмешек и подначек, но богатырский рост оставил.
Павел в версии РАМТа — весьма хорош собой, чем и привлекает девушек, для них неважно, что Павлик мыслит сплошными штампами. Одна (отвязная Алёна, убивающаяся по загранице) боится нарушить его чистоту, другая, наоборот, скинув колхозную телогрейку, исполняет для него эротический этюд, а третья и вовсе завлекает в деревенскую баню (и Павлик становится еще чище). Их танец в холщовых рубахах — метафора зародившихся отношений, где низменное значит высокое, Алёна, ты прости.
Интеллектуальное взросление отстает от физического, все-таки, сильна школа секретного закрытого городка, где он рос, — почтового ящика, как их тогда называли. Но колхоз — более сильная школа. Колхоз — чудовищное порождение совка, его гениальное изобретение, прекрасное в своей нелепости, уродстве, абсурдности и романтике.
Кто был студентом, тот знает... В колхозе всё и происходит. Культ колхоза непререкаем. Ты зря небо коптишь, если не прошел через колхоз. Картофельная эпопея оставляют зарубку на всю жизнь. Заставляет вздрагивать и мечтательно устремлять взор в необозримые выси при одном лишь упоминании о великом. Театр создает на сцене такую мощную атмосферу колхоза, что погружение неминуемо. Надежды маленький оркестрик играет то джаз, намекающий на известный стишок (сегодня ты играешь джаз...), то отель «Калифорнию», под который пары топчутся на месте, а затем ныряют в кусты. Без частушек также не бывает колхоза: «По реке плывет топор Из села Кукуево Ну и пусть себе плывет Железяка ржа-ва-я!!!» Без пламенных речей, без яростных споров, без разоблачений существующего строя не бывает колхоза: «Ты себе можешь представить, чтобы где-нибудь в Оксфорде или Сорбонне студентов на первом курсе на турнепс отправляли?»
И не только в ностальгии по студенческим 80-м дело. (В «ностальгии по несуществующему» уличают Павлика в романе, и опять завязывается интеллектуальная полемика: это плеоназм, т.к. ностальгия — это тоска по Родине, она просто ностальгия, и всё.) За мной сидели совсем молоденькие зрительницы, и они охали, вздыхали, стонали, смеялись, подпевали и хлопали в такт. Или замирали, когда студент-филолог брал гитару и исполнял Высоцкого: «Мне вчера дали свободу, что я с ней делать буду?»
Вот именно. Попытка колхозного бунта провалилась. Борьба за любимого декана, снятого с должности, тоже закончилась ничем. Студенты выстраиваются в ряд, всё равно как на демонстрации, и скандируют, всё равно как «эль пуэбло унидо хамаас сэра венсидо!» И отступают так же внезапно, как и начали.
Но! «Кажется, я усомнился, отец», — отправляет Павел мысленное послание. Вот. Наконец-то. Каждый мыслящий человек обязан сомневаться. Очень важно разобраться, что происходит вокруг. И только потом совершать поступки.
