Юлия Бармаева, новостная лента сайта театра «Глобус»
Друзья! 16, 17 декабря 2015 года на малой сцене театра «Глобус» состоится премьера спектакля по мотивам повести Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки» в постановке заслуженного артиста России Лаврентия Сорокина. В преддверии премьеры режиссер рассказывает об открытиях в профессии, о привлекательности английской литературы, важности юмора и некоторых секретах постановки.
— Почему сейчас для постановки вы остановились на этом произведении?
— Эта идея появилась, когда мы с группой «Крейцеровой сонаты» летели в самолете на «Золотую Маску». Я читал вслух товарищам отрывки из «Трое в лодке, не считая собаки», мы смеялись, и пришла мысль, что было бы хорошо сделать такой спектакль. Так же, как и «Макулатура», которую поставил прошлой осенью, «Трое в лодке...» — произведение, которое не представлено в театральном мире. Я считаю, что эта повесть — одна из бриллиантовых крупинок мировой литературы.
— Получается, что вы сейчас творите в совершенно незастроенном трактовками художественном пространстве? Не так часто увидишь сегодня на сцене классическое произведение, которое не поставлено хотя бы десятком режиссеров.
— Да, спектаклей по этой книге, по крайней мере в России, не ставили. Снято три-четыре фильма и все. А история очень забавная, веселая и архисложная для постановки. Кроме того, мы делаем английскую историю на русский манер. Вообще у нас мало знают английскую литературу и об этой стране. Что вспоминают? Марка Твена, любимого нами Вудхауса, Конан Дойла, Киплинга с его «Маугли», Beatles, английскую королеву, Анну Болейн, Шекспира и Гарри Поттера. И все, в общем.
— Что нам ожидать? Это объемное произведение, с путешествием по реке, большим количеством персонажей, которых главные герои встречают по пути, с собакой... Что из этого останется у вас?
— Сейчас у нас складывается жанр, который для себя мы называем «кризис среднего возраста у мужчин в 24 картинах». Главные герои постоянно сами придумывают и создают себе проблемы. Там же все начинается с того, что они выясняют у кого какая болезнь, напившись виски и накурившись сигар. Хочется посмеяться над этим. Потому что никакого кризиса не существует, это все обман.
— Но есть же такое устойчивое выражение и понятие в психологии...
— Это все мифы. Мужики — лентяи и фантазеры. Вот мы и делаем историю о фантазиях, химерах, только в декорациях, которые рассказывают нам об Англии. Мы окунемся и в ее историю, и в фольклор. Мы попытаемся побывать и в шкуре собаки, и в образах английских разбитных джентльменов. Будет много фантазии: они будут как бы плыть, как бы купаться, как бы ловить рыбу, как бы предаваться радостям жизни...
— Это будут джентльмены, которые жили сто лет назад, или ваши современники?
— А мы уберем время, это будет неважно. Джером написал свою повесть сто лет назад, но читается она, как будто написана сегодня.
— Монморанси в вашем спектакле играет актер. Почему вы решили дать голос собаке?
— Общеизвестный факт, что собаки понимают все языки. В повести это единственное существо, которое твердо знает, что ему в жизни надо. В отличие от своих меланхоличных, никак не могущих повзрослеть хозяев. Они такие, как будто только родились. Вот собака и пытается их как-то учить жизни. Монморанси очень разумный, расчетливый и беспардонный пес. Он — это связь между героями и автором, который пытается их вразумить и сказать, что не стоит делать то, что они делают.
— Получается, что в спектакле есть три стороны: собаки, автора и героев. А вы на чьей?
— Между ними нет противостояния. Я понимаю и героев, и автора, и собаку. Я им всем сочувствую. Кстати, я читал, что все эти три друга существовали на самом деле, один из них сам Джером, автор повести. И более того, до выхода книги он женился, и они с женой поехали в свадебное путешествие по Темзе по тому же маршруту, что и в книге.
— Считается, что «Трое в лодке...» — одна из самых смешных историй в литературе, ваш спектакль будет абсолютной комедией?
— Я не собираюсь грустить. Может быть, у них будет легкая ностальгия по прошедшей юности, но не более. Легкий флер воспоминаний, никакого моралите. Несерьезная попытка обратить внимание молодежи — что есть такая литература. Ух ты, что они играют, надо бы почитать. Найти камушек и сделать, чтобы он заблестел всеми гранями. И заодно посмеяться.
— Наверное, сейчас, в начале режиссерского пути, в голове огромный калейдоскоп того что хочется поставить?
— Такого калейдоскопа нет. Скорее наоборот, очень не хватает времени, жизни, чтобы все сделать хорошо, что задумываешь. У меня большая мечта сделать детский спектакль. Например, тексты Александра Хмелика. Такие романтические школьные истории, тем более у нас в театре есть две большие детские студии.
— Почему тянет сделать именно школьный спектакль?
— Мне вообще близко это время. Я фанат Носова, Драгунского. Мне нравилось учиться, нравилось читать. Говорят, что это были времена застоя, но я его ребенком не чувствовал. Мне нравились школа и время, в которое я жил. Сейчас у меня сын третьеклассник, и я несколько в шоке от сегодняшней школы.
— Легче ли вам сейчас заниматься режиссурой, имея актерский опыт?
— Конечно, мне пригождается актерское умение. Для меня притягательно и то, и другое, когда это интересно. Когда есть какая-то тайна, драйв и загадка в том, что делаешь. Мне очень интересно разгадывать. Режиссер — вообще самая потрясающая профессия на Земле. И мне проще в том, где нужно объяснять и показывать рисунок роли, потому что у меня есть громадный актерский опыт.
— Почему вы считаете режиссуру самой замечательной профессией?
— Потому что она дает возможность делать миллион открытий. Я с детства мечтал быть исследователем Чукотки, когда прочитал «Территорию» Олега Куваева. В книге к тому же был залив Святого Лаврентия, мамонты, из которых вязали свитера. Я горел желанием путешествий и открытий, хотел поступить в морскую школу. Но судьба сложилась иначе: я попал служить на Камчатку, потом на Курилы. Но, тем не менее, мне было все это интересно.
И режиссура из того же ряда свойств. В ней много открытий. Ты берешь новую пьесу и начинаешь изобретать свой собственный мир вместе с актерами, которые не просто исполнители твоих идей, но еще привносят что-то свое. Каждый день ты можешь думать иначе о какой-то задаче или истории.
И в театральном институте, где я преподаю, мы стремимся воспитывать мобильных актеров, чтобы они все равно знали основы режиссуры. Чтобы могли сами выстраивать себе какую-то линию поведения. Часто приезжающим на постановку режиссерам может быть некогда подробно разобрать с каждым роль.
— Доделывай сам?
— Да, а актер в этом беспомощен, он не знает — как. Ему надо показать, провести. Современный театр предполагает, что актер должен иметь большой потенциал самостоятельной работы.
— Какие у вас художественные ориентиры? Какие режиссеры вам нравятся?
— Все прекрасные спектакли ищущих, мыслящих режиссеров: театр Петра Наумовича Фоменко, спектакли Юрия Погребничко, постановки Дмитрия Чернякова, Тимофея Кулябина, некоторые спектакли Галины Волчек, ранние работы Нины Чусовой. На самом деле очень много режиссеров и их работ мне кажутся интересными.
— Что вам хочется дать вашим зрителям?
— Радость, удивление.
— В этом спектакле?
— В каждом спектакле, который я поставлю. Хорошо сказал режиссер Роман Самгин: «Мы должны радовать, а печалить людей пусть будут телевизор, сводка новостей и проезд в общественном транспорте».
