Яна Доля, «Честное слово»
Новосибирский академический молодежный театр «Глобус» открыл литературную гостиную. Маленькая дистанция между артистами и
зрителями в
гостевой комнате театра позволяет сохранить атмосферу эпохи и
глубже дать зрителю прочувствовать настроения того или иного поэта или писателя. Но
главное
— средства, с
помощью которых артисты и
режиссер спектакля начали прививать любовь молодежи к
классикам.
Крепостью, осажденной ради литературной истины в рамках проекта «Третья сцена», стала загадочная фигура Николая Некрасова. Такой выбор не случаен: сомнения в его поэтическом даровании высказывали еще современники поэта. Критики в XIX веке не принимали никакой иной поэзии, кроме изящной. Некрасов же своим «грубым языком» шокировал, по их мнению, благородных дам. А сама народная тематика его стихов тем более не могла найти понимания в реакционном лагере.
В советское и даже постперестроечное время Некрасов опять-таки воспринимался однобоко — только уже как сугубо гражданский поэт. Не удивительно, что на вопрос «ваш любимый поэт» вряд ли кто когда-нибудь называл Николая Алексеевича. Даже если в современной школьной программе учебный план по изучению творчества Некрасова состоит из любовной лирики и народной поэзии, стереотип поэта-гражданина продолжает преследовать Николая Алексеевича.
Эту ошибку решила исправить заслуженная артистка РФ Тамара Кочержинская, выступившая в роли режиссера спектакля «Незнакомый Некрасов».
— Я открыла абсолютно нового для себя Некрасова совершенно случайно — когда в одной литературной передаче читали его лирику, — признается Тамара Исмаиловна. — Тогда он запал мне в душу. А ведь до сей поры Некрасов казался мне совершенно нехаризматичной личностью, непривлекательной, не такой пленительной фигурой, как, скажем, Лермонтов.
На самом деле, у Некрасова даже в любовной лирике есть некий юмор, свойственный любому большому уму.
Где твое личико смуглое
Нынче смеется, кому?
Эх, одиночество круглое!
Не посулю никому!
А ведь, бывало, охотно
Шла ты ко мне вечерком,
Как мы с тобой беззаботно
Веселы были вдвоем!
Как выражала ты живо
Милые чувства свои!
Помнишь, тебе особливо
Нравились зубы мои,
Как любовалась ты ими,
Как целовала, любя!
Но и зубами моими
Не удержал я тебя...
— И вот чем, прежде всего, открылся для меня Некрасов: он говорит ПРАВДУ, — продолжает Тамара Кочержинская. — Мы часто слышим слова, но смысл их до нас не доходит. Мне сто раз человек может сказать правду, а я буду думать, что он шутит, слышать мысль — не так просто! Если людей посадить в маленький кружок и попросить начать говорить правду, даже если кто из них выговорит и частичку правды, им потом будет какое-то время очень тяжело, им нужно будет успокоиться. Говорю это как педагог. Так вот, в случае с Некрасовым я каким-то своим внутренним существом поняла, что он говорит ИСТИННУЮ правду.
Вот, скажем, как правду Некрасов говорит в любви. Как отреагирует женщина, если любимый ею мужчина скажет ей: «Я друг, я не губитель твой»? Она зальется слезами! Друг! Какой тонкий отказ! И это все-таки отказ!
Но ведь он еще говорит правду о себе, о своем существовании, о своем отношении к действительности, к другим людям. И из-за одного этого факта мне уже не хочется задумываться над личными слабостями Некрасова: картежничал ли он, воровал ли — главное, что он умел донести правду в художественной форме.
— И все-таки как определить: вот это — чистая лирика Некрасова, а это — всего лишь маскировка для цензуры?
— Мне кажется, что лирика, навеянная его любовью к Панаевой, абсолютно истинная.
Как долго ты была сурова,
Как ты хотела верить мне,
И как и верила, и колебалась снова,
И как поверила вполне!
(Счастливый день! Его я отличаю
В семье обыкновенных дней;
С него я жизнь мою считаю,
Я праздную его в душе моей!)
Я вспомнил все... одним воспоминаньем,
Одним прошедшим я живу —
И то, что в нем казалось нам страданьем,
И то теперь я счастием зову...
— Я заметила на спектакле преимущественно старшеклассников. «Незнакомый Некрасов» задумывался как альтернатива внеклассному чтению для школьников?
— Скорее, даже не как внеклассное! Современные дети вообще не знают классиков! Прививать в детях любовь к классике нужно с раннего детства. В классике есть такие вещи, которые пробуждают душу ребенка, заставляя проникаться через слово к таким вещам, как милосердие, сострадание. Когда мне в детстве читали родители, бабушка с дедушкой «Песнь о вещем Олеге», со мной что-то такое происходило, что я рыдала! Над «Листком» Лермонтова рыдала тоже. А «Городок в табакерке» Одоевского — совершенно потрясающее произведение! Другое дело; что неудобно было свои чувства показывать, и я прикрывала свои слезы какими-то другими причинами.
Дальше идет классика, которая требует тонкости оценки вкуса, стиля, глубины. Это все вещи, которые молодой буйный организм не приемлет, классика проходит мимо, не задевая нужные струны, потому что молод еще организм: опыт школьника не совпадает с опытом страдальческой души, скажем, того же Некрасова.
Классику НЕ ЛЮБЯТ в школе дети (за исключением единиц), и никогда вы не заставите ее полюбить, если только вы лично не оратор, если вы лично безгранично это не любите и не пытаетесь пробиться к их душе через боязнь выделиться среди сверстников, ведь дети СТЕСНЯЮТСЯ выражать свои чувства! Им проще рассказать о своих эротических ощущениях или толкнуть девочку, чем вступить в хорошие отношения.
Вы не замечали, что когда ребенок читает стихотворение с выражением, над ним в классе смеются! Наши артисты тоже мне говорили о том, что во время спектакля «Незнакомый Некрасов» зрители опускали глаза, когда сталкивались со звучащим словом. Да что говорить о школьниках, когда наших артистов приходится обучать правильно читать стихи. Студенты театрального института открыто признаются мне, что они НЕНАВИДЕЛИ «Войну и мир». А когда наших абитуриентов я спрашиваю, кто написал «Войну и мир», они отвечают, что Тургенев. Ужас!
— Тем не менее, судя по реакции школьников на ваш спектакль, надежда еще осталась. Свой восторг они выразили словом «классно».
— Дай-то бог, чтобы поэзия в них застревала. Может, кто и из взрослых придет, посмотрит и приведет своих детей, и наше простое, ясное и незамысловатое, но от души идущее слово их затронет. Не думаю, что классика может обветшать в учебной программе. Но все идет к тому, что язык обезвоживается. Вот вы сами сказали: выразили восторг словом «классно». У них всего два слова и осталось: «классно» — значит, «хорошо», и «стремно» — значит, «плохо». Это язык Эллочки-Людоедки. Оттенки-то исчезают! Язык выхолащивается: зачем, мол, нужны какие-то слова, когда можно просто пользоваться короткими.
— А ваши артисты сами-то с энтузиазмом восприняли этот проект?
— Актеры отнеслись к этому с трепетом. Кому-то выбранные стихи Некрасова показались знакомы, а кто-то, как и я, сделал открытие. Но я старалась работать с теми, кто хочет чему-то научиться — а именно: вычитывать мысль сквозь стихотворные строчки. Или с теми, кто обладает большим жизненным опытом — Юрий Соломеин, как никто другой, может передать всю ту некрасовскую боль, которая вот хотя бы заключена в этих строках:
Стихи мои! Свидетели живые
За мир пролитых слез,
Родитесь вы в минуты роковые
Душевных грез
И бьетесь о сердца людские,
Как волны об утес.
— Бьются стихи, но разбиваются — это ли не осознание, приносящее глубокую рану поэту? Мне кажется, Некрасов потому и заболел, что не выдержал нападок критиков. Идея самого спектакля была такая: одна половина «лагеря» нападает на Некрасова (более взрослое поколение), другая защищает (молодежь).
— Но сам Некрасов — Юрий Соломеин — как мне показалось, предстал фигурой немного пассивной, уставшей от жизни. Я себе не таким представляла Николая Алексеевича.
— Я бы тоже играла Некрасова по-другому — по своей натуре, делала бы какие-то бойцовские вещи. Но дело в том, что мне как раз и интересен именно такой Юра Соломеин: он другой, нежели мы привыкли его видеть (эдаким добряком). А может, он и был другим. Он какой-то... одинокий, с ранимой душой. Он как-то лично воспринимает все, пропускает через себя — например, покраснеет, если его начнут ругать. Вот он и на сцене в роли Некрасова очень уж мягкий. Он возражает критикам, но не яро: «... изменить характера своего писания я не могу». Правда, которую несет Некрасов в художественной форме, у Соломеина тихая. Она не взрывная.
— Думаю, вы не остановитесь на одном Некрасове?
— Я планирую «привести» в поэтическую гостиную еще Блока, Булгакова. Волнует меня и Мериме. А однажды взяла спонтанно книжечку и прочитала в электричке «Рим» Гоголя. Вы представляете, что такое «РИМ» ГОГОЛЯ? Я не могла оторваться от того, что там несколько страниц написано в прозе, но это абсолютные стихи! Это такая любовь к Италии, это такое понимание искусства через поэтическое гоголевское слово! Это, конечно, никакой не «шлягер», но мы будет делать «Рим» весело.