Яна Глембоцкая, «Петербургский театральный журнал»
Дорога жизни привела Лаврентия Сорокина в Новосибирск из заполярного Норильска. До переезда на «большую землю» он трижды становился лауреатом «Сибирского транзита», в 2003, 2004 и 2005 году, так что и новосибирская, и «транзитная» публика успела трижды лауреата полюбить и приветствовать его воцарение в «Красном факеле». Норильчанин по праву занял место среди первых сюжетов театральной столицы Сибири, и прозвали его честь по чести — Лавром.
Природа щедро одарила Сорокина, его психофизика подвижна, язык остер, ум гибок, его работы легки и текучи, в них не видно актерского труда. Индивидуальность его можно попытаться описать, связав в единое понятие (+ знак + образ) нечто вроде иероглифа «мужская нежная нервная клоунада». Вне сцены он щеголь, пижон, модник и бонвиван: цветные свитера и пуловеры, шарфы и кашне, часы и смартфоны последней модели — его стихия. Смело он одевается, что и говорить, особенно на фоне суровых сибиряков, предпочитающих серо-коричнево-черную гамму. Он мог бы, вероятно, повторить за Бернардом Шоу, что следовать моде смешно, а не следовать — глупо. Шоу помянут здесь не зря, поскольку идеальная (для меня) воображаемая роль Лаврентия Сорокина — это Генри Хиггинс. Играет эту роль он, правда, не в театре, а жизни и в театральном институте, превращая простых мальчиков и девочек в условных герцогинь и герцогов. Студенты его обожают, девочки внемлют, мальчики подражают (как минимум, усвоив 20 элегантных способов завязать шарф).
Лаврентий Анатольевич начитан, следит за книжными новинками и лауреатами литературных премий, хотя ничего этого показать не стремится, наоборот, предпочитает носить маску дурашливого шалопая. Любимая роль Сорокина, по его собственным словам, — Коляй Коляич в «Татарине маленьком», его любимое сценическое самочувствие случается в ролях, которые можно объединить в категорию «умный шут». Талант, остроумие, чувство слова, упоение импровизацией проявляются не только в спектаклях, но и в капустниках, клубных вечерах и в жанре stand up, насколько стендап вообще возможен в нашем климате. Среди его капустных выступлений есть строчки, ушедшие в народ. Вот вам образец частушечного стиха с названием «Стихи, написанные на случай неприезда Солнца и Луны русской драматургии Николая Коляды в Новониколаевск»:
А у нас така бяда:
Не приехал Коляда.
Тля буду, тля будy,
Не увижу Коляду!
В «Красном факеле» его карьера началась с роли Германна в «Пиковой даме». Пожалуй, у Сорокина он получился слишком русским немцем, но в режиссерской концепции Кулябина немецкость Германна не так важна. Ключевые сцены спектакля разворачиваются прямо на столах, составленных в небольшой подиум. Настолько небольшой, что даже странно, как пасьянс из актеров смог уместиться на крошечной игровой площадке. Все они: и графиня Анна Федотовна, и Лиза, и Томский — карты разных мастей, дамы, валеты, короли и тузы. Один только Германн остается живым: наивным, доверчивым новичком, который верит в возможность выигрыша, пусть даже при помощи потусторонних сил. Шулерский фокус судьбы, дама из рукава сбрасывают карту Германна обратно в серую повседневность — за пределы «хорошего общества», праздника, ежевечернего светского ритуала. Актер собирает своего героя из «необязательных» подробностей, которых нет в рисунке других персонажей (они все — из картона, они графичны, а он настоящий, теплый). В задумчивости собирает пальцем пылинки-соринки с суконной обивки стола или неловко держит пистолет (того и гляди уронит!), пугая старуху. Убедившись, что графиня Анна Федотовна преставилась, Германн брезгливо вытирает о мундир свою руку, державшую холодную руку покойницы. Герой Сорокина вызывает сочувствие, но, к счастью, история разыграна легко, театрально, с иронией. У сорокинского Германна не просматривается ни профиль Наполеона, ни душа Мефистофеля, да оно и к лучшему. Режиссер пощадил нас, а иначе бы мы проливали слезы от жалости к злосчастному потомку обрусевших немцев. За эту работу Лаврентий Сорокин получил приз за главную мужскую роль «Волжских театральных сезонов» в 2007 году.
В роли Черного в спектакле «Смертельный номер» Тимофея Кулябина Сорокин показал виртуозную работу в ансамбле, совершенно не нарушая партнерского равновесия. Четыре клоуна в спектакле Кулябина представляли собой разные стороны актерского организма. Это четыре темперамента, или четыре времени года, или четыре стороны света, или четыре простых арифметических действия. Какое из четырех значений приписать герою Сорокина? Холерик, это точно, а с остальным сложнее. Спектакль Кулябина решен так, что большая сцена «Красного факела» кажется еще больше. Четверо жмутся друг к другу в луче прожектора, а вокруг них — темнота, пустота и тишина. Высокий класс партнерства создавал особое обаяние спектакля, существовавшего в зазоре между цирком, шоу и исповедью. Здесь пригодился весь актерский опыт Сорокина, его юмор, умение держать паузу, вся сила его слабой нервной системы. Метафора цирка подкидывает задачку для ума: кто же такой актер — клоун, канатоходец, гимнаст на трапеции, наездник, фокусник, укротитель или шпрехшталмейстер? Не знаю, как насчет остального, но с профессией циркового клоуна Сорокин бы справился легко. Он прекрасно делает клоунскую походку, крупные жесты и оценки, поднимает брови в деланном изумлении, может состроить любую гримасу. Это умение очень пригодится ему в работе над ролью Гарпагона в спектакле театра «Глобус» «Скупой», куда актер перейдет из «Факела».
И совсем другое дело Сорокин в спектакле «Август: графство Осейдж» (постановка Марата Гацалова). Там он играет роскошного негодяя и негодяйством своим явно наслаждается. Проходимец и ловелас Стив, с трудной фамилией Хайдебрехт, случайно оказавшись на похоронах своего почти тестя Беверли Уэстона, остается самым психически здоровым без пяти минут членом семьи. Алкоголь и марихуана не только не мешают, но и помогают ему не замечать запутанных семейных отношений. Мы догадываемся, что Стив устроен сложнее, чем хочет казаться, но это к делу не относится: don’t worry, be happy — его проверенная временем инструкция по применению жизни. Виски, трава, женщины, дорогие машины — и никаких обязательств. Стив ведет себя аморально, но его обаяние и решительный отказ испытывать чувство вины подкупают. В гнетущем воздухе дома семейства Уэстон Стив остается собой, этим и притягателен. Неслучайно его почти племянница, несовершеннолетняя любительница каннабиса Джин Фордам сразу поверила, что Стив — свой человек в мире взрослых. История, решенная в жанре детектива с элементами психологической драмы, была бы для зрителей гораздо более тяжелым испытанием, если бы не Стив, который, кроме травы, всегда имеет при себе дозу качественного черного юмора. В этой работе Сорокина нет и следа от ранимого Германна или нервного Черного, он — воплощенное психическое здоровье и непробиваемая уверенность в себе стопроцентного янки. Ковбойская лихость Стива вполне могла бы сгодиться для вестерна, если бы он так много не говорил. А еще он похож на собирательный портрет заслуженного рокера, лицо которого глядит на нас с афиш гастрольных туров нестареющих Rolling Stones. В нем всего сильнее жизнелюбие и легкомыслие, которые не так плохи, поскольку оборачиваются и другой стороной — отвагой перед жизнью и нежеланием сдаваться наступающей старости.
Еще одна из актерских удач Сорокина в «Глобусе» — это, несомненно, встреча с режиссером Романом Самгиным. Особенно хороша его заглавная роль в спектакле «Скупой» по Мольеру. Неотразимое обаяние Гарпагона возникает из счастливой атмосферы спектакля, из детского состояния этого мира. Гарпагон жаден, как бывают жадными маленькие дети в определенном возрасте, когда они начинают осознавать отдельность собственного я и потому настаивают на том, что "мое«— это только мое и ничье больше. Умные родители не борются с этой трогательной жаждой маленького человека прочертить черту между «Я» и «не Я», а только умиляются поступкам «жадины-говядины». Сорокин вместе с режиссером Самгиным сумели воссоздать во взрослом человеке именно такую безобидную страсть к стяжательству. Не только деньги любит Гарпагон, но и леденцы, и фантики от конфет, и всякую другую чепуху, только потому, что она — часть его собственного маленького уютного мира. А еще этот спектакль удивительно семейный. Не просто «для семейного просмотра», а по большому счету — идиллически безмятежный и до слез трогательный, хотя и остается смешным. За «мысль семейную» в спектакле также отвечает Гарпагон—Сорокин. Неслучайно в финале на сцене остаются только Гарпагон и новорожденный младенец в пеленках, в котором Гарпагон узнает родного внука, определяя родство «экспериментально» (не скажу как, это было бы длинно). Да, признаем очевидное, заслуженный артист Сорокин не только глумлив, но и сентиментален, и чадолюбив — и как же радостно это видеть.
Одна из самых значительных работ Лаврентия Сорокина за последние годы — роль Позднышева в «Крейцеровой сонате» (режиссер Алексей Крикливый). Эта работа на малой сцене «Глобуса» не называется моноспектаклем, но по сути своей тяготеет именно к нему. Потому остальные актеры перечислены в программке как «исполнители», в одну строчку. Сложный по мысли и синтаксису монолог Позднышева совсем не кажется длинным, ведь в каждом слове — горький жизненный опыт, разочарование, цинизм и воспоминание о добродетели. Порой кажется, что звучит текст не Толстого, а Достоевского, настолько голос автора в спектакле не слышен, герой оставлен один на один со своей жизнью, и как будто нет еще решения высшего суда по его делу. Обвиняя самого себя в совершенном убийстве, полностью признаваясь в преступлении, заранее принимая всю тяжесть наказания, Позднышев выступает обвинителем на суде, где все зрители оказываются в роли присяжных. Но он все-таки оправдан актером, его искусством и правдой существования. Пятьдесят оттенков боли завораживают, гипнотизируют, учительство Толстого уходит куда-то на задний план, остается непоправимая беда напрасно прожитой жизни. За роль Позднышева Сорокин был удостоен специальной премии жюри «Золотой маски». Что же дальше?
Летом 2016 года Лаврентий Анатольевич Сорокин защитит диплом режиссера драмы в Новосибирском театральном институте и с полным правом наберет актерскую мастерскую как руководитель курса. И это будет новая страница в его актерской судьбе и в истории новосибирской театральной школы.
