Татьяна Коньякова, «Вечерний Новосибирск»
О спектакле театра «Глобус» «Циники»
В
основу своего романа «Циники» Анатолий Мариенгоф положил реальную историю взаимоотношений Вадима Шершеневича и
актрисы Юлии Дижур, застрелившейся после одной из
ссор с
поэтом. Автор включил в
роман множество автобиографических мотивов и
показал жизнь страны с
1918 по
1924
годы. Режиссер-постановщик Алексей Песегов обозначил жанр спектакля как «хронику любви в
2-х актах» и
начал историю романсом на
стихи Гумилева «И
под ее
атласной кожей бежит отравленная кровь». Романс об
опадающих розах и
умирающих соловьях напомнил о
Серебряном веке и
обозначил «особый статус» главных героев.
... Революция, война, разруха, голод, нэп. Для Владимира все это «чепуха». Для него имеет смысл только его Любовь. Он восторжен, самозабвенно счастлив и осыпает свою возлюбленную цветами. Ольга ставит астры в высокую вазу. И мучает Владимира. Не со зла, а так... Она изящна, декадентски-надломлена и вопиюще свободна от всяких моральных норм. Одинаково музыкальным голосом она говорит о вещах возвышенных и мерзких. Берет одного любовника за другим и, закидывая в рот монпансьешки, бесстыдно обсуждает с Владимиром свои измены. Сумму, полученную за ночь с нэпманом Докучаевым, она отправляет в... Фонд помощи голодающим. А связью с братом Владимира Сергеем забавляется потому, что в такие времена «неплохо иметь рядом своего комиссара». Но любовники лишь на время придают призрачным дням некое подобие смысла. Но дни все скучнее, а грядущая пустота все очевиднее...
«Ольга, давайте пpидумывать для вас занятие», — мучается Владимир. — «Пpидумывайте...» — «Идите на сцену... Снимайтесь в кино... Развpатничайте... Возьмите богатого любовника... Родите pебенка, в конце концов!» — «Благодаpю вас. У меня уже был однажды щенок от пpемиpованного фокстеpьеpа. Они забавны только до четыpех месяцев. Hо, к сожалению, гадят...» О желании покончить с собой она сообщит ему все тем же ровным музыкальным голосом по телефону. И уйдет из жизни по всем правилам «игры в декаданс».
— У Владимира есть очень мощный спасательный круг — его чувства. Он любит так, как должен любить. Но в силу страха потерять любовь он все время пристраивается к Ольге, — объясняет странное поведение героев режиссер. — Он не циничен, но ему приходится подыгрывать, и этим он предопределяет свой путь. Потому что, когда нет веры внутри — в любовь, в социализм, в коммунизм, во что угодно, — любой путь — это путь в никуда, в тупик.
В декорациях «путь в никуда» символизируют железнодорожные рельсы над обрывом. Путей, по обыкновению, три. Все как в русских сказках, говорит Песегов, встал богатырь на перепутье: налево пойдешь, направо пойдешь...
— Мы не уходили в какую-то метафоричность сценографии. Мне было желательно, чтобы героям ничего не мешало, декорации «не задавили». Поэтому большая нагрузка легла на свет. Я люблю работать со сложным светом. Поскольку сцена здесь огромная, а действующих лиц не так много — герои могут просто потеряться. И наша задача — локальным светом как-то сократить эту площадку, акцентировать внимание на трех определенных точках, где и разворачивается действие...
Отец Анатолия Мариенгофа, прекрасный интеллигент начала века, был едким скептиком, даже, во многом, циником (это любят подчеркивать биографы). Когда Мариенгоф трепетно принес ему одно из своих первых поэтических сочинений, написанных под влиянием символизма, «Гимн гетере», он нашел его весьма высокопарным и посоветовал назвать «Гимном б...», заявив, что это, «по крайней мере, будет по-русски». От некоторого налета высокопарности Мариенгоф свою поэзию так до конца и не освободил, но стилистическим принципом взял намеренное столкновение чистого и возвышенного с грязным и безобразным. А все самое трепетное и поэтическое пытался скрывать под маской ерника и бесстыдного ниспровергателя. Таковы его «Циники». Таков его «Роман без вранья», многие страницы которого посвящены настроениям Серебряного века и истории его отношений с Сергеем Есениным. После этого спорного и странного чтива по-новому видятся многие события, которые предшествовали трагедии, произошедшей в 1925-м в «Англетере». Единственный сын Мариенгофа, кстати, тоже покончил с собой, повесился точно так же, как, по рассказам отца, это сделал его «друг Есенин»...
В России «Циники», написанные в 1928-м, впервые увидели свет только после перестройки. По словам Алексея Песегова, он буквально заболел текстом, едва тоненькая книжечка в мягкой обложке попала ему в руки. Но, чтобы реализовать эмоции на сцене, он никак не мог найти подходящий режиссерский ход. Вышедший на экраны фильм «Циники» (режиссер Дмитрий Месхиев, сценарий Валерия Тодоровского) ему ужасно не понравился, но именно это неприятие толкнуло его вперед. Сразу после просмотра начал писать инсценировку. Все увязать и при этом сохранить аромат прозы Мариенгофа было крайне сложно. Пришлось, например, ввести в число действующих лиц двух Владимиров: Владимир влюбленный (его играет Алексей Кучинский) и Владимир, по прошествии лет вспоминающий о своей любви (Евгений Калашник). Впрочем, не будем до конца раскрывать карты, чтобы не испортить зрителю удовольствия от просмотра.
Песегов уже ставил Мариенгофа в Театре драмы в Минусинске. Постановка получила специальный приз «Золотой маски» (2000 год). Новосибирский спектакль, говорит он, получился другим, более острым, с несколько иным эмоционально-оценочным рядом и отношениями героев.
— Однако все важные для меня в «Циниках» мотивы я оставил. Работа над первой постановкой продолжалась более года. И придумались какие-то вещи, лучше которых я придумать не могу, а сознательно делать хуже не буду...
Самое большое достоинство хорошей литературы, писал в своих мемуарах Мариенгоф, что мысль ее автора «всегда хочется закусить собственной мыслью». Спектакли Песегова тоже хочется «закусить собственной мыслью», что в них особенно ценно и что в современном театре бывает очень нечасто. Режиссер прав, когда говорит, что «эта история могла произойти вчера или завтра». В каждом времени есть свои разочаровавшиеся романтики, еретики и ниспровергатели морали, но случаются особые времена, когда их число зашкаливает за все допустимые пределы. И о цинизме начинают говорить, как о болезни века. Опасность таких «эпидемий» особенно таят в себе времена переходные и смутные. Впрочем, как сказал классик, «на земле случаются такие уголки, где все времена переходные»...
