А музыка – как парус

— Алексей Анатольевич, мы встретились накануне вашего юбилея и накануне премьеры в «Глобусе» мюзикла Максима Дунаевского «Алые паруса», который вы в качестве музыкального руководителя поставили вместе с известным московским режиссером Ниной Чусовой. Получается, к круглой дате сделали себе подарок. Хочу спросить, и как? Ведь не зря существует такое определение, обозначающее высшую степень качества: как для себя самого делал...

— Не знаю, чем это закончится (смеется). К тому же работа сейчас, перед премьерой, настолько сконцентрирована, что некогда даже сказать ох да ах... Пока мне все нравится, но мне — это одно дело, а зрительному залу — другое.

— Но дорога проторена — это четвертый мюзикл на сцене «Глобуса»...

— И все равно, как вы понимаете, рецептов успеха нет. Взять тот же «НЭП» по «Педагогической поэме» Макаренко. Вначале возникла безумная идея, мы сделали все возможное и, казалось бы, невозможное, чтобы она осуществилась, и...

— ...и спектакль идет вот уже восемь лет — скоро будет 150-е представление — с неизменно переполненным залом. Чем объяснить?

— Теперь можно сказать: все просто — вера, надежда, любовь, на этих трех глобальных опорах человеческой жизни построен — и подчинен им! — весь спектакль. «Алые паруса» гораздо сложнее и психологически более глубокий спектакль. Помимо романтики, там заложено немало серьезных вещей. Максим Дунаевский вместе с автором либретто Михаилом Бартеневым вытащили из повести Грина большие философские мысли. Если же говорить о театральной составляющей, в том числе и технического плана, открою секрет: в спектакле будет много уже заранее нравящихся мне эффектов, а один вообще потрясающий!..

— Зрители это любят. Я, например, до сих пор помню феерически красивый — со стеклянным паровозом — финал в «НЭПе»... Но, кстати, публика публикой, а иные критики почему-то были до смерти напуганы стилизацией под 1920-е и в советской атрибутике (всякие там плакаты, пионерские галстуки, звезды) увидели чуть ли не идеологическую «диверсию» по отношению к новому времени и ностальгию по старому...

— Это наше извечное российское отношение к истории. Мы всегда хотим все предыдущее зачеркнуть и строить заново... На самом деле я от политики стараюсь быть подальше, но, как мудро заметил Бисмарк, вы можете не интересоваться политикой, но это не означает, что она однажды не заинтересуется вами. А вообще, бог с ними, с критиками, я всегда считал и считаю: надо работать для зрителя. А не для наград, что сейчас стало стилем жизни некоторых театров — работать исключительно ради «Золотой маски», например...

«Нет, я трагик...»

— Алексей Анатольевич, если судить по вашей творческой биографии и хотя бы по музыкальным постановкам в «Глобусе» (понимая, что это лишь капля в море сделанного вами на многих сценах), вырисовывается такой портрет: вы — романтик, оптимист и, безусловно, человек действия...

— Не буду спорить (смеется): в жизни я шутник, а в музыке — трагик. Меня трагическая музыка сильно трогает. Вот «Вестсайдская история» почему легла мне на душу?

— И вы получили потом за нее всероссийскую премию «Музыкальное сердце театра»...

— ...Потому что там существует человеческая трагедия, а человеческая жизнь — трагедия по определению. Человек всю жизнь мечтает, но мечты его, по большому счету, разбиваются, хотя бы потому, что он смертен... Я оперный дирижер, а большинство опер не просто драмы — трагедии... К сожалению, мне не довелось поставить «Пиковую даму», где Чайковский создал совершенно выдающийся образ этого бытийного конфликта. И у меня есть на этот счет, скажем так, гениальные идеи, но...

— Но не так давно вы поставили в Екатеринбурге такую светлую оперу — «Руслан и Людмила»... Кстати, на нее была очень хорошая пресса.

— А еще трагичную «Жизель»... Я ее очень люблю, потому что по музыкальной драматургии ее первый акт, если не включать па-де-де и другие вставки, как 4-я симфония Брамса, — гениальная вещь...

— Вот про этот оптимизм художника я и говорю... Вы счастливы, что в вашей жизни есть искусство?

— Да, конечно! Я благодарен своей матери, что она меня мучила игрой на скрипке. И потом, когда я, попав с третьего курса консерватории в армию, кое-что в этой жизни понял, то стал заниматься на инструменте по 8–10 часов в день. Стал играть концерты и, в общем-то, сделал гигантский творческий скачок. Потом, уже как альтист, выиграл конкурс в оркестр Мариинского театра и за семь лет стал концертмейстером альтов. Поэтому хочу сказать молодым: не ждите, что вам завтра положат в рот золотую ложку, не надо рассчитывать на какие-то большие деньги, что вдруг свалятся на вас, надо работать, работать честно, причём имея большую цель.

Плюс большая цель

— Именно поэтому вы поступили в Ленинградскую консерваторию на факультет оперно-симфонического дирижирования?

— С конкурсом 60 человек на место.

— В класс знаменитого Арвида Янсонса?

— Там вся кафедра, восемь человек, была потрясающая. Один другого лучше. И для нас, студентов, главная ценность, главная идея фикс была — стать профессионалом. Атмосфера была насыщена только творческими вещами. Мы видели тех мировых дирижеров, которых никто не увидит, общались с ними, ходили на репетиции. Светланов, Мравинский, Темирканов, Симеонов, все приезжие мэтры... Например, я был на мастер-классе у Караяна. Сейчас этого энтузиазма, мне кажется, нет у студенчества даже близко...

— Вы — профессор Новосибирской консерватории...

— Да, сейчас у меня два хоровика и шесть симфонистов, один из них является ассистентом на «Алых парусах». В числе выпускников есть и главные дирижеры больших оркестров...

— И что же, они тоже «потерянное поколение»?

— Нет-нет, все мои, все, кто у меня учится, они любят искусство самозабвенно, все горят им! Может, я их заражаю таким отношением к музыке, не знаю. Знаю твердо единственное: я рад, что могу им передать то, что умею, что знаю и люблю... Это для меня очень важно.

— Новосибирцы помнят и чтят Алексея Людмилина как оперного дирижера, главного дирижера НГАТОиБ, поставившего более тридцати спектаклей, в том числе такие грандиозные полотна русской классики, как «Борис Годунов» и «Хованщина». Как вы загорелись мюзиклом, какие надежды возлагаете на этот жанр?

— Я рассказывал уже, как на «Золотой маске» мне довелось увидеть «Норд-Ост». Именно на этом спектакле я открыл для себя колоссальные возможности мюзикла: он демократичен, он синтетичен — опера плюс балет, он открыт для восприятия самым разным людям.

...И символ мечты

— Так появились у нас, в «Глобусе», очень востребованные зрителем «НЭП», «Вестсайдская история», «Том Сойер» и вот теперь «Алые паруса»...

— То, что я делаю восьмой год, не просто выбор, что поставить. Это такое поступательное движение к определенному идеалу. Мне хочется, чтобы русский мюзикл был украшением афиши и отвечал особым образом, посредством музыкального искусства, на запросы молодого современного зрителя, вызывал в его душе восторг, подъем, уводил от обыденного и прагматичного отношения к действительности... Потому что когда на сцену выплывает корабль с алыми парусами, это не обычная эмоция, не просто картинка, это знак, это символ романтической мечты. Вера, надежда, любовь, а музыка — как парус...

— А говорили не романтик!