Ирина Ульянина, «Страстной бульвар, 10», № 3-143
Увы, он
счастия не
ищет и
уж
точно не
ищет покоя. Волнуется накануне премьер, как дебютант. Перед каждым спектаклем трепещет всеми фибрами души, будто ему предстоит выйти на
сцену в
первый раз, притом, что выходит на
подмостки уже более 40
лет, сыграл около 100
ролей. Заслуженный артист России Евгений ВАЖЕНИН
— натура чувствительная, восприимчивая, не
ведающая о
существовании лени. Актер абсолютно неутомим в
поиске рисунка и
сути, зерна образа, неистощимый на
придумки. Внешне и
внутренне подвижный, экспрессивный, он
обладает остроумием, граничащим с
язвительностью сатирика, и
стремлением согреть мир собой. Спаситель бездомных собак, кормитель голодных коллег, обожатель женщин, ободритель приунывших
— это все о
нем, об
известном и
почитаемом в
Новосибирске Евгении Ивановиче Важенине из
труппы академического молодежного театра «Глобус».
«Менял театры, как перчатки» к нему не относится. Важенин работал только в пяти коллективах. Точнее, в шести, если считать драмкружок Дворца пионеров, впоследствии ставший Народным театром имени Михаила Светлова. В кружок 10-летнего Женю затянули одноклассницы, которых он смешил на уроках и переменках, корча рожицы и всех вокруг передразнивая, пародируя. Известное дело, в драмкружках, как и на танцах, девочек был перебор, а мальчиков не хватало. Но даже гендерный перекос поначалу не позволил ему подняться ввысь. «Я так стеснялся, был ужасно зажатым, робким, что умелый, талантливый театральный педагог Людмила Александровна Мамонтова, руководитель нашей студии, ничего не могла со мной поделать, — признался, вспоминая, Евгений Иванович. — Чудо произошло, когда мне доверили роль Карабаса-Барабаса, надели костюм с „толщинками“, наклеили усы, парик и длинную бороду. И я вдруг почувствовал, что я — это уже не я, а другой человек, свирепый самодур!» Мамонтова, в свою очередь, признала, что Женя поначалу показался ей непримечательным, неказистым, но «он был переполнен удивительной мягкостью и добротой. Год от года смелел и полнее проявлял актерские качества, заложенные природой. Он ко всему подходил с огромной фантазией, все представлял с неожиданной стороны».
«Парадоксов друг» Евгений Важенин, как и его сотоварищи — воспитанники Мамонтовой (среди них — худрук московского Театра им. Н.В.Гоголя Сергей Яшин, кинорежиссер Андрей Малюков и многие другие известные деятели искусства), к моменту окончания школы не метался, метил в артисты и с первой попытки поступил в Новосибирское театральное училище. Однако единственным костюмом на три года для него стала матросская форма, бескозырка белая, — осенью с первого курса его призвали на службу в Черноморском флоте, отправили в Севастополь.
«Я о том не жалею, не считаю, что напрасно потерял время в армии. Есть такая формула: если чего-то очень хочется, то обязательно сбудется. Если не сбылось, то и желания не было. А если сбылось, но не то — разочарования кажущиеся, сбылось именно то, — рассуждает Важенин. — На флоте я возмужал, а вернувшись, попал на курс к Константину Чернядеву, главрежу „Красного факела“. Другим мастером был Валерий Харитонов, замечательный характерный актер, создатель студии эстрадных миниатюр и ведущий комик „Факела“, театра, который я воспринимал как родной дом. Мы, студенты, не просто смотрели все постановки, нас занимали в массовых сценах, и, находясь внутри процесса, мы всей кожей постигали этику отношений в труппе, на примере познавали, что такое ансамблевость, взаимодействие с партнером. Нас вообще учили очень качественно. Представьте, на 4-м курсе мы подготовили не 2-3, как сейчас, а 7(!) дипломных спектаклей, разножанровых, — и „Венецианских близнецов“ Гольдони, и „Бранденбургские ворота“ Охотина. Харитонов ставил „Женитьбу“, где я сыграл Кочкарева и навсегда влюбился в Гоголя...»
Конечно, он мечтал стать краснофакельцем, но вакансий не было. Чернядев выпустил столько подающих большие надежды молодых артистов, что ими разбрасывались, как небеса звездами в период августовского звездопада. В августе 1970-го Важенин по распределению отправился в драмтеатр Челябинска-65, в закрытый город с гигантским оборонным заводом, где победил коммунизм. По всей стране — пустые полки, а там в магазинах было все, как сегодня, но по копеечным ценам при высоком уровне зарплат. Впрочем, к товарам и деньгам Важенин был равнодушен, он поесть-то забывал, настолько увлекало обилие работы. Роли сыпались как из рога изобилия. Кого только не сыграл! — вплоть до властной женщины фрекен Бок в сказке «Малыш и Карлсон». Местная пресса тотчас окрестила его «украшением труппы». А еще, за неимением завмуза, 24-летнему Евгению доверили руководство музыкальной частью театра. Он и прежде владел струнными и ударными — гитарой и барабанами, а в Челябинске освоил балалайку, банджо, фортепиано и другие инструменты. Сначала ночи напролет слушал записи, готовя фонограммы, затем настоял на том, чтобы в спектаклях звучали живая музыка и пение. Можно считать, интуитивно воспроизвел жанр мюзикла, никогда не видев бродвейских стандартов. Возможно, он бы навсегда остался на Урале, но в Новосибирске тяжело заболела мама. Евгений Иванович уволился, стало не до мук и радостей творчества, всеми силами выхаживал маму. Осиротел.
«Нас всех подстерегает случай». В тяжелые дни после утраты случайная встреча свела Важенина с Семеном Семеновичем Иоаниди, главрежем Новосибирского областного драмтеатра (ныне — театра «Старый дом»), который пригласил актера в труппу и тотчас занял в двух готовящихся премьерах — «Макбете» Шекспира и «Даме-Невидимке» Кальдерона. Это было в 1973 году, а уже в следующем сезоне Евгений Важенин, кроме того, что ввелся чуть ли не во все спектакли текущего репертуара, сыграл Васю в «Квадратуре круга» Валентина Катаева и поляка Марека, героя мелодрамы Агнешки Осецкой «Вкус черешни», в пьесе самой что ни есть первой свежести, премьера которой только что прошла в московском «Современнике» и песни для нее написал Булат Окуджава. «Гаснут, гаснут костры, спит картошка в золе, будет долгая ночь на холодной земле. И холодное утро займется, но сюда уж никто не вернется. Ах, пане-панове, тепла нет ни на грош...» И песенные аллюзии, и сюжетные коллизии мгновенно сделали Евгения Важенина лирическим героем, тогда как прежде он был уверен, что его конек — острохарактерные персонажи. Всего за один сезон в 1975 году Важенин создал более чем разноплановые образы в пяти премьерах — «Городе на заре» А.Арбузова (Зяблик), «В списках не значился» Б.Васильева (Сальников), «Дульсинеи Тобосской» А.Володина (Маттео), «Кьеджинских перепалках» К.Гольдони (Фортунатто) и «Марютке» Т.Лондона (Семянной).
Далее главрежем Новосибирской облдрамы стал Изяслав Борисов, и с его приходом начался «золотой век», расцвет театра, в котором художественную политику определяли, помимо режиссера, выдающийся самобытный сценограф Владимир Фатеев и не менее самобытный композитор Григорий Гоберник (сейчас работающий в Малом театре, в Москве). Борисов, чьим кумиром был Анатолий Эфрос, формирует необычный, актуальный и полемичный репертуар. Репетирует самозабвенно и на всех репетициях не отпускает от себя Важенина, исполнявшего сплошные главные роли в его постановках. Как раз Борисову с его бурным творческим темпераментом требовался актер с таким же бурным воображением, способный расцветить парадоксами палитру театрального бытия, стряхнуть с нее пыль. Он не «пылил», играя Старика в постановке по одноименной пьесе Горького, Рыбака в «Я из огненной деревни» В.Быкова, Пашку в «Самой счастливой» Э.Володарского, Василия Запашного из светлой лирической пьесы Виктора Розова «В день свадьбы». В каждой из этих работ содержалось искреннее, взволнованное, глубокое высказывание о времени и о себе, о стране и ее новых героях. Именно поиском, выведением на подмостки не советских типажей, а узнаваемых людей — потомков тех, кто навсегда остался в огненных деревнях и пережил разруху, сталинские репрессии, для кого душен воздух застоя, занимался Изяслав Борисов.
«Однажды, когда мы репетировали „Наедине со всеми“ Гельмана, возник „затык“, ну, не идет сцена, не выстраивается и все тут, хоть тресни! — с горячностью, мысленно возвращаясь в те дни30-летней давности, рассказывает Евгений Иванович. — Я играл Голубева, крупного руководителя, без пяти минут министра, а имел весьма приблизительное представление о номенклатуре и о том, как вообще играть социальных героев. Мы с Борисовым сначала подробно разобрали, что за личность этот Голубев, какое у него противоречивое нутро, норовистый характер, замашки. Градус пафоса в его наступательно-обличительном монологе, в огрызаниях я набрал, а дальше... полный затор, не представлял куда „тянуть макаронину“, как любил говорить Изяслав Борисович. Мы несколько часов подряд бились, ничего не выходило, и, махнув рукой от отчаяния, я вышел покурить, Изяслав Борисович устремился за мной: „Женя, вот ты сейчас что испытываешь?“ — „Устал, как собака, жрать и спать хочу!..“, а подумав, добавил: „И Голубев наверняка устал после выяснения отношений с женой, ночь же на дворе“ — „Эврика! Сыграй усталость“. Отбросив сигарету, я взбежал на сцену, сорвал с себя пиджак и рухнул поперек кровати. Мы закрепили это самое естественное в данной ситуации движение, и дальше действительно возник момент истины. Пока Голубев лежит, устанавливается пауза, не пустая, наполненная. Резкая перемена, перепад от крика, „выпускания пара“ к молчанию не останавливает действия. В голове героя, в его воспаленном мозгу продолжается спор с женой и с самим собой. Естественно, он не может уснуть. Встает, трет глаза щепотью и говорит уже совсем иным голосом, с иной интонацией, лишенной наносного. И наступает просветление».
Социальные и лирические герои, как и искрометно сыгранные персонажи комедий положений, принесли Евгению Важенину широкое признание — зрительское и официальное, заключенное в присвоении почетного звания. И все-таки особое удовольствие, удовлетворение он получал именно от характерных ролей, играя «непростых» простаков, используя свою наблюдательность, подсмотренные в жизни «задоринки». Одной из таких заветных ролей стала роль деревенского старика по прозвищу Мультик в спектакле «Вечер» Алексея Дударева. Лукавого, ершистого, колючего снаружи, необыкновенно доброго и мудрого внутри деда, чей возраст давно перевалил за 70, он исполнил в 40 лет. Посредством грима, парика, накладной бороды и усов, безусловно, можно изменить внешность до неузнаваемости, но глаза ведь не загримируешь. В глазах Важенина, когда он вживался в образ Мультика, отражалось даже не мироощущение мужчины в расцвете сил, а сохранялась детская открытость и трогательность. Актер поведал о том, что душа не стареет и не грубеет, в старости так же остро и болезненно реагирует на несправедливость, на незаслуженные обиды, как в детстве. В начале 80-х дударевский «Вечер» ставился в СССР повсеместно, да и областной театр драмы гремел на всю страну. В 1985 году здесь проводилось выездное заседание журнала «Театр», посвященное новосибирскому экспериментаторскому коллективу, и работавший тогда в журнале Михаил Швыдкой резюмировал, что Важенин — лучший Мультик, которого ему когда-либо доводилось видеть. Поздравил Евгения Ивановича с убедительной актерской победой. Окрыленный успехом, в 1986 году он с отличием окончил заочное отделение ГИТИСа.
В облдраме — «Старом доме» у него было еще много достойных работ, в частности, роль Феди из пьесы новосибирского драматурга Юрия Мирошниченко «Зверь-Машка». Но после ухода из театра Изяслава Борисова и после спровоцированного увольнения петербуржца Георгия Васильева, продолжавшего делать ставку на современную, новаторскую драматургию, у Важенина, что называется, сдали нервы. Под напором жизненных обстоятельств (точнее, под напором супруги — несостоявшейся актрисы) в 1991 году он переехал с семьей в Санкт-Петербург.
Питерский период длился почти семь лет. Сначала Евгений Иванович служил в академическом Театре комедии им. Н.Акимова, потом режиссер Анатолий Морозов пригласил его в Театр сатиры на Васильевском. Нельзя назвать то время бесцельно потраченным. Состоялась новая встреча с «Женитьбой» Гоголя, он вновь сыграл Кочкарева, выполнил ряд других значительных театральных работ в постановках по пьесам своего любимого Василия Шукшина, Радзинского, Йорданова и других. Кстати, освоил новый музыкальный инструмент — концертино, маленькую восьмигранную гармошку, разучил мелодии Нино Рота, чтобы сделаться настоящим рыжим клоуном Жиго в комедии «Фредди» Р.Тома, где его партнером по сцене был Игорь Дмитриев. В тот же период он активно и успешно участвует в конкурсе чтецов, записывает на Ленинградском радио моноспектакль «На покое» по Александру Куприну, самостоятельно выполнив композицию и режиссуру. А еще начались съемки в кино. Как ни странно, на съемки в качестве ассистента режиссера впервые пригласил Евгения Ивановича его бывший ученик Михаил Евдокимов. (Евдокимов впервые заметил Важенина, когда был школьником: артист выступал в его родном селе на Алтае с театром эстрадных миниатюр, а впоследствии, когда Михаил стал студентом института народного хозяйства в Новосибирске, занимался в театральной студии, которой руководил Важенин).
Самой значительной и памятной из восьми актерских работ в кино остается роль майора в штатском в фильме «Хрусталев, машину!» Алексея Германа. Герман-старший вызывал Важенина из Новосибирска, занял в образе воспитателя наследника в экранизации романа Стругацких «Трудно быть Богом», пока не вышедшей на экран.
Восстанавливая хронологию, комментируя непростой отъезд и трудное возвращение Евгения Важенина в город детства — Новосибирск (родился он на Алтае, в Новосибирск с родителями и сестрами приехал в возрасте 5 лет), замечу, что он никогда не желал менять города и театры. Возвращаться в 50 лет с легким, полупустым чемоданчиком и тяжеленным грузом разочарований после краха супружества было подобно испытанию и наказанию. Наказанию не за преступление, за бескрайнюю доброту и доверчивость. Важенин подался в «Глобус», бывший ТЮЗ, где еще студентом играл одного из разбойников в «Снежной королеве» и другие эпизоды в сказках. Опять попал в сказки — в музыкальные истории «Счастье и муки Милетты Цоккотуки» С.Дроздович и мюзикл «Собор Парижской Богоматери» по В.Гюго. Очень тосковал о единственной дочери, оставшейся в Питере, и сыграл Отца в «Звере» В.Синакевича. Так играл, что и самые черствые подростки пускали слезу.
Его судьба не раз совпадала, сливалась с ролями. Но заслуженный артист России Важенин убежден, что впрямую жизненный опыт на сцене неприменим, для искусства более полезен опыт души, духовных исканий, преломленный жанровой природой, преобразованный стилистикой драматурга и режиссера. Так случилось, что в конце 90-х и начале XXI века в академическом молодежном театре «Глобус» ставили преимущественно режиссеры из Санкт-Петербурга, привозившие свои команды: сценографов, художников по костюмам и по свету, балетмейстеров. У Евгения Ивановича в какой-то миг возникло ощущение, словно он и не покидал берегов Невы. Иногда это были формальные встречи. Одна по большому счету существенная. На самом деле, максимального понимания актерской профессии Евгений Важенин достиг уже после 50, под воздействием «скромного обаяния» Вениамина Фильштинского. Почти полгода длилась кропотливая работа над постановкой «Дяди Вани» Чехова, где Важенину была отведена заглавная роль. Репетициям предшествовал подробнейший разбор текста, где из каждой детали ремарок, из каждого слова реплик тщательно воссоздавалась биография персонажей, взаимоотношения этой загадочной семьи, в которой смешались и высокие благородные порывы, и любовь, и ревность, и тщеславие, и забота о сохранении достоинства.
«Я мог бы стать Шопенгауэром, Достоевским!» — восклицает Войницкий. Важенин — давний поклонник Федора Михайловича, стыдясь того, что не читал Шопенгауэра, в самом начале работы над ролью дяди Вани досконально и с большим увлечением, пониманием, изучил труды философа. Рассуждает: «Не понимаю, почему в школьной программе не значится Артур Шопенгауэр? Он всему дал простые и ясные определения — метафизике любви, отношениям матерей и сыновей, детей и родителей, людей и природы, людей и искусства. „Счастье — это отсутствие несчастья, это избавление от страданий“, — написал он. В этом смысле я никогда не стремился к счастью. Я только недавно научился ждать и терпеть, а до этого без конца терзался и мучился — то в ожидании ролей, то в работе. Не надо ждать, надо быть физически и нравственно готовым к роли. Я никогда не жалел, что не сыграл Ромео, но мне действительно жаль, что уже не суждено сыграть, например, Сирано де Бержерака, сильные, как рок, страсти».
«Может быть, пора угомониться?» Его угомон не берет. Это качество ценили все режиссеры, с которыми он работал. Александр Галибин, у которого Евгений Важенин сыграл в исторической фантасмагории Е.Греминой «Царь Максимилиан», заметил: «Он умеет быть человеком ансамбля. Ему доступны не только острокомедийные роли, но и драматические. Редкое сочетание гротеска и драмы дает возможность работать и в „Дяде Ване“, и в „Царе Максимилиане“. Обаяние Важенина, как актера, так и человека, настолько сильно, что ему прощаешь какие-то вещи, которые, может быть, другим актерам бы и не простил...»
«Царь Максимилиан», где Важенин воплотил многих правителей, пропустив сквозь себя историю государства от Ивана Грозного до Сталина, — это демонстрация его способности к мгновенному перевоплощению, своеобразный бенефис, смотр его актерской техники. И этап актерской биографии. «Вождя народов» Сталина он сыграл еще и в «Софье Петровне» Лидии Чуковской, причем сделал это столь впечатляюще, так завораживающе звучал его голос, мимикрирующий под «доброго дядю», пробирал до мороза по коже, до костей! Важенин с той же мерой убедительности, с тем же актерским азартом играл Антона Макаренко — первого признанного Советами педагога, спасителя беспризорников в мюзикле «НЭП», и до сих пор с энтузиазмом играет Музу в «Бабьих сплетнях» Гольдони, поставленных Владимиром Тумановым.
Чего-чего, а ролей у него всегда предостаточно. В прошлом сезоне участвовал в выпуске премьеры «Квартет» на Малой сцене «Красного факела». Этот сезон на Малой сцене «Глобуса» открылся премьерой «Август: графство Осейдж» Трейси Леттса, где Важенин сыграл Чарли Эйкина, мужа изменщицы Мэтти Фэй, воспитавшего, как своего сына, чужого ребенка. Слабого в своей тотальной доброте и способности на всепрощение, и великого в этой слабости.
«Что было, то сплыло, того уж не вернешь», — звучит в песне Окуджавы к спектаклю «Вкус черешни». Черешня — не самая сладкая ягода, содержит горчинку, без которой не обходится ни любовь, ни жизнь, ни творчество. Важенин, начитавшись Шопенгауэра, счастия не ищет, но уже восемь лет находит в деятельности создателя негосударственного театра «Артистическое Созвездие», где, объединив актеров всех театров Новосибирска, открывает новых драматургов, выпускает сегодня спектакли по пьесам, написанным вчера.
