Ольга Ярославцева, «Честное слово»
Недавно актеры новосибирского театра «Глобус» вернулись из
Москвы, где участвовали в
фестивале «Сезон Станиславского». И
вернулись не
с
пустыми руками
— спектакль «Двойное непостоянство» в
постановке молодого режиссера Дмитрия Чернякова завоевал одну из
самых престижных наград
— премию имени К.
С.
Станиславского
Один из исполнителей главных ролей в спектакле — Илья Паньков — давно любим новосибирскими зрителями. Но до работы в «Двойном непостоянстве» актер был занят преимущественно в детских сказках и ролях второго плана. Теперь же, когда ему удалось раскрыться как актеру и номинироваться на «Золотую маску» за лучшую мужскую роль в этом спектакле, в его карьере стали происходить существенные изменения к лучшему. В частности, сейчас он работает над одной из главных ролей мюзикла «НЭП», премьера которого вскоре состоится на сцене «Глобуса».
— Илья, вы только что из Москвы. Скажите, чем московский зритель отличается от новосибирского?
— Активностью. На какие-то вещи он реагирует более активно. Ну и вообще, там зрителей гораздо больше сидит в зале, чем у нас. Когда я был на «Золотой маске», очень много студентов было, они на всех балконах висели. А в этот раз было больше публики солидной, они так серьезно смотрели, оценивали, оценивали. Некоторые, я видел, по два раза ходили.
— Какие вы получили впечатления от работы с таким неординарным режиссером, как Дмитрий Черняков?
— Черняков — просто театральный маньяк. Шикарный режиссер, потрясающий. Мечта любого актера. То, что он сам все делает, это, конечно, непривычно. Но он настолько гениально это делает, что ты даже сказать ничего не можешь. В этом спектакле так четко все было поставлено, как по нотам. Спектакль очень музыкально сформирован: у каждого, как в оркестре, своя партия. Если хоть одну убрать, все порушится.
— О чем, по-вашему, спектакль?
— Здесь вообще проблема обманутого человека. Гламур, красота, все столичное. А в столице-то много понтов необоснованных, гламурности. Самые настоящие москвичи — они все приезжие, потому что коренные москвичи никогда не будут вести себя так нагло. Вот эта вся тусовка, в которой Дмитрий варится, внутренние интриги, возникающие там, где большие деньги, и показана. Кто-то выживает в этой ситуации, а кто-то нет. Мы с Олей играем двух человечков, которые попали в ситуацию этой гламурности, показываем, как они наглеют, как становятся скотами, как за пять рублей можно убить любовь.
— Волновались перед премьерой в Москве?
— Ой, волновался сильно. Уже сам думал: «Да что же это такое, как перед первой брачной ночью! Когда это кончится? И волнуюсь, и волнуюсь...»
— Были какие-то курьезы на сцене?
— Было много. Смешные такие курьезы. У Людмилы Трошиной, например, отвалилась дужка от очков. Она очки сняла, а дужка на ухе висеть осталась. А в этот момент она говорит очень серьезный монолог. Там происходит наша с Ольгой первая встреча, она говорит: «Господи, как я рада вас видеть» и снимает эти очки. И дужка торчит. Мы все просто покатились, хорошо, что сидели спиной к зрительному залу. А у нее слеза должна катиться в этот момент, и она сама на грани «раскола». Потом Ольга промазала, села мимо кресла. Тут мы все втроем смеялись всю сцену. А я при этом еще такие слова говорю: «Это ты у меня замечательная. Ты так хорошо сложена...» И она в это момент падает на пол. Или я потом вышел с таким темпераментом на сцену, подошел к дивану. Я должен был сначала сесть, а потом лечь. Вместо этого я промазал и опрокинулся вместе с диваном. Здесь, в «Глобусе», тоже много было всякого. Но зритель, конечно, этого не замечает.
— Вы с Ольгой получили диплом за «Лучший актерский дуэт». Как вы со своей стороны этому способствовали, работая вместе?
— Не знаю, вроде ничего такого особенного. Просто Ольга — человечек мой родной настолько... Мы уже очень давно друг друга знаем. Сидя на кухне, мы много раз с ней мечтали, чтобы кто-нибудь занял нас в спектакле, что-нибудь о нас поставил. И вот Бог услышал наши молитвы. А вообще, это Ольга мне помогала, она опытней меня и очень мудрая женщина, и это часто мне очень помогает. Меня ж тоже иногда «несет».
— Каков ваш процесс «вхождения» в роль?
— Здесь, наверно, идет процесс накопления. Иногда я могу биться, биться над какой-то ролью, и ничего не будет получаться. А потом что-нибудь непонятно откуда приходит. Две роли мне вообще приснились. Это роль тюремного сторожа в «Царе Максимилиане» и роль Лелио в «Бабьих сплетнях». Она возникла моментально и необъяснимо.
— Насколько важно для актера обладать пресловутой «особой энергетикой»?
— Ну важно, конечно. Если правильно работаешь, то становишься проводником, энергетика проходит сквозь тебя. Важно подготовиться перед спектаклем, чтобы стать этим проводником на сцене. У меня были такие периоды, когда по молодости, по глупости, я своей энергетикой зрителя «брал», а потом просто умирал, мне было очень тяжело. Но теперь я этому научился и уже могу давать точные советы, рецепты, как это сделать.
— Ну и как же, скажете?
— Нет, что вы! Это такая великая тайна! Я только если умирать буду, то, наверно, скажу.
— Другие актеры могли бы ей воспользоваться?
— Не думаю, это все очень индивидуально. Каждый находит свои собственные пути. Но я знаю, что у актеров есть такая формулировка: «Сегодня через меня пёрло» или «не пёрло». Есть еще понятие куража. Это тоже умение правильно подготовиться. Когда на сцене правильная оценка рождает правильную эмоцию и правильную реакцию. Когда организм срабатывает на режиссерские задачи в спектакле четко и правильно.
— С какими режиссерами вам больше нравится работать?
— Мне нравятся режиссеры, которые заставляют фантазийно подходить к роли. Чтобы войти в какую-то роль, нужно что-то понять, что-то найти, что-то прочитать, что-то открыть в себе. Хороший режиссер для меня не использует уже накопившийся материал, а раскрывает что-то в тебе помимо твоей воли. Он заставляет думать и работать над собой, провоцирует внутренний рост.
— Театральные люди известны своим суеверием. Особенно перед премьерами — надевают какие-то непонятные талисманы, если роняют текст роли, поднимают со всевозможными ритуалами... Вы как перед премьерой себя ведете?
— У меня есть некий обряд подготовки к спектаклю. Он как-то сам собой вырабатывается. Перед спектаклем мне нужно определенный набор каких-то действий совершить. Например, покурить два раза, а не три. Или покурить, сделать грим, снова покурить. Или покурить и быстро выбежать на сцену. Кричалку какую-нибудь сказать. Или собраться перед спектаклем за час и постоять на сцене, сделать физическую разминку. А вообще я не очень верю в приметы, я в Бога верю. Не могу сказать, что я очень суеверен.
— Что вы чувствуете, когда происходит очередное прощание со спектаклем?
— Всегда, конечно, жаль расставаться. Потому что со спектаклем проходит какой-то этап, и ты думаешь: вот ты уже и повзрослел, вот ты дальше пошел. Особенный спектакль «Царь Максимилиан», потому что на него требовалось много сил, это ансамблевый спектакль. Если бы ты один был, это было бы проще. А когда ты в ансамбле работаешь, это сильнее по затратам, мощнее. Но все равно мне везет, и все спектакли как-то «правильно» уходят.
— Как вы относитесь к тому, что в репертуаре российских театров появляется много спектаклей по прозаическим произведениям?
— Я не большой поклонник этого. Но бот по Хармсу мы поставили хороший спектакль «Белая овца». А вообще, если хороший материал, какая разница, что делать.
— То, что демонстрирует фестиваль «Sib-Altera» — различные эксперименты, практически полное отвержение театральных традиций, вам это интересно?
— Да, мне все интересно. Я вообще удовольствие получать люблю. И если я хожу в театр, мне по барабану — что там делают актеры, голые — не голые, это не имеет значения. Если я получаю удовольствие, если радует мой глаз, мой слух, то какая разница, что происходит на сцене, на каком языке это играется. Главное, чтобы меня зацепило.
— Вы занимаетесь чем-то еще, помимо работы в театре?
— Да, я с октября работаю в Новосибирском театральном институте — преподаю актерское мастерство. Это очень интересно.
— Что для вас успешная актерская карьера?
— Это просто: хорошие режиссеры и хорошие роли. В кино очень сняться хочу. А слава — она подчас мешает, мне кажется. Планка-то падает. У меня такое бывало, заносило. Немного не фокусировал тот момент, в котором находился. Сейчас я смотрю на все трезвее. И на славу, и на все остальное. И вообще, для чего нужна слава? В Москве это обеспеченность какая-то, свобода выбора — тебя зовут в какие-то проекты, а ты волен выбирать, что тебе ближе, что интереснее. А здесь я точно знаю — поставят меня на роль и буду я ее играть, никуда не денусь. Но на это тоже как посмотреть. Это ведь очередная серьезная работа, где можно проверить свои силы.
К слову
На фестивале «Сезон Станиславского» актеры, исполняющие главные роли в «Двойном непостоянстве» — Ольга Цинк и Илья Паньков, — были номинированы на лучшую женскую и мужскую роли, а до этого, на Международном фестивале «Радуга», получили диплом за «Лучший актерский дуэт». В Москве спектакль был показан четыре раза, но примечательно даже не это, а то, что все билеты на него сразу скупили «ростовщики» и продавали их за две тысячи рублей. При этом все четыре вечера Малый зал МХАТа был полон.
Дмитрий Черняков в театральной среде — выдающаяся личность. Молодой московский режиссер обладает неповторимым авторским стилем, ставит свои спектакли, основываясь на точном математическом расчете, и «делает» их сам — он и художник по костюмам, и сценограф, и режиссер-постановщик. За время работы он получил репутацию самого неординарного и бескомпромиссного режиссера. Говорят, что стены в его квартире сплошь завешаны «Золотыми масками».
В Красноярский институт искусств Илья Паньков пошел сразу после окончания школы. Приняли его туда «моментально». На первом туре рассказал басню, на втором спел «Катюшу». А слуха, по его признанию, у него никогда не было. Но тетя Ильи, подготавливавшая его к экзаменам, все равно посоветовала ему перед выступлением подойти к концертмейстеру и сказать: «Фа мажор». «И вот я, такой одуванчик, подхожу к концертмейстеру и говорю: „Фа мажор“, — вспоминает Илья. — Все так сразу на меня посмотрели... А в итоге я не попал ну ни в одну ноту. Вся комиссия просто лежала, умирала от смеха».