Яна Глембоцкая, «Петербургский театральный журнал»
Ж.-Б. Мольер. «Скупой».
Новосибирский молодежный театр «Глобус».
Режиссер-постановщик Роман Самгин, художник Виктор Шилькрот
Главную роль в «Скупом» Романа Самгина сыграл Лаврентий Сорокин, перешедший в этом сезоне в академический «Глобус» из академического «Красного факела». Режиссер мастерски сократил пьесу по принципу «зачем говорить то, что можно сыграть», и спектакль удивляет не только ясностью художественной идеи, но и краткостью: первый акт укладывается в час двадцать, а второй и вовсе пролетает за полчаса.
Действие начинается вдруг, без всякого затакта, со сцены родов: Элиза (Нина Квасова), мучаясь схватками, поддерживая живот, плетется через двор на сеновал рожать. Валер (Владимир Дербенцев) сопровождает ее, расплачивается со старухой повитухой и осторожно берет на руки сверток c новорожденным, как величайшую драгоценность. Элиза, едва переведя дыхание, приступает к Валеру c упреками за его будущее непостоянство. В этих пикантных обстоятельствах ее слова: «Боюсь, что я люблю вас несколько сильнее, чем то дозволено девицам», — вызывают хохот в зале. За первые минуты Элиза и Валер так достоверно сыграли любовь земную, что упреки Элизы звучат как симптом родильной горячки или послеродовой депрессии. Незапланированный, но желанный ребенок, дитя любви, задает тему спектакля c первых минут, и это большая тема — счастливое детство.
Роды и препирательства влюбленных происходят под дружеское ржание лошадей из конюшни справа и окрыляющее хлопанье стаи голубей, взлетающих над голубятней слева. Пространство сцены обустроено как двор крепкого хозяина c домом, голубятней, хозяйственными постройками и воротами, ведущими в глубь сцены, то есть со двора на улицу. Все это сработано ладно, пропорционально и уютно из теплого потемневшего дерева. Двери, окна, столбики и терраса второго этажа обжиты участниками спектакля: сверток c младенцем и корзинка, в которой ребенка переносят по двору юные родители, претерпевает приключения, путешествуя c этажа на этаж, c балкона в подвал и обратно. Младенец, совсем как нелегальный эмигрант, пытается не попадаться на глаза властям в лице хозяина дома, но рано или поздно дитя громко и некстати заплачет, от чего все вокруг застынут в страхе. Немая сцена разрешается благополучно: Гарпагонуне до детского плача, он верит ушам своим и грозно говорит дочери, глядя на нее в упор: «Не реви!»
Повадки Гарпагона очень напоминают цирковую клоунаду, а пластика клоуна, как известно, копирует движения и походку маленьких детей (пластическое решение — Василий Лукьяненко). Жадность Гарпагона умиляет, как инстинкт собственности, просыпающийся в детях в самом раннем возрасте. Это один из самых мучительных инстинктов для человеческих детенышей, ведь из-за собственности приходится ссориться c другими детьми и выслушивать упреки родителей. Между прочим, еще Бенджамин Спок призывал матерей жалеть и понимать своих детей c сильным собственническим инстинктом, ведь те бедолаги, из кого этот инстинкт выколачивали в детстве, как раз и становятся жадюгами, сквалыгами, жмотами и скупердяями. Гарпагон сохранил в себе еще один хватательный рефлекс — детский инстинкт клептомании. Как маленькие воришки, он подбирает все, что плохо лежит: сахарного петушка, конфеты Фрозины (Людмила Трошина), семечки, рассыпанные Элизой, словарь Лафлеша (Руслан Вяткин) и его же очки. Гарпагон ковыряет в носу и вытирает палец об себя c детской непосредственностью, все хитрости Гарпагона, его попытки отвести домочадцев от гнезда c червонцами шиты толстыми нитками, уморительно смешны и трогательны. Важность, c которой он цепляет на нос очки, пытаясь понравиться невесте, все оттуда же, из дошкольного возраста.
Интонацию спектакля подхватывает ансамбль детской студии театра «Глобус» (хормейстер Дарья Зорина). Дети замечательно исполняют песню из фильма «Хористы» композитора Bruno Coulais, и даже не знающий французского языка зритель догадывается, что это сиротская песня. Ту же песню мы слышим, уже как фонограмму, в исполнении детского хора и еще раз — в инструментальной версии (аранжировка Романа Столяра). Музыка живет как необходимая и органичная часть мира, который дышит и играет на сцене, это не иллюстрация, не украшение и не подспорье для актеров — большая редкость по нынешним временам. Текст песни как будто специально написан для спектакля: «Видишь на твоей дороге / Заблудившихся, забытых мальчишек, / Дай им руку, чтобы отвести их / В другое Завтра». Это Другое Завтра брезжит в финале и для брошенного домочадцами Гарпагона, и для его внука — подкидыша, найденыша и нечаянной радости.
Но до финала еще надо добраться через перипетии комедийных положений, которые артисты коротенько и с большим удовольствием исполняют во втором действии. Это даже и не действие, а эскиз, краткий пересказ для современных вечно спешащих зрителей. Как волшебник в голубом вертолете, появляется Ансельм (Александр Кузнецов), чтобы всех примирить и все уладить. За пять минут он успевает отказаться от женитьбы на Марианне (раз она любит другого), узнать давно потерянного сына в Валере и дочь в Марианне, пообещать всем присутствующим денег. Пока он темпераментно рассказывает вновь обретенным детям о своих морских приключениях по-испански, повар (он же кучер) роскошным голосом Александра Варавина дает синхронный перевод, от которого зал покатывается со смеху: «Он так страдал! Это что-то!» В зале к этому моменту уже окончательно воцаряется буйное веселье. Становится ясно, что страсть взрослых людей к сериалам, к неправдоподобным историям, в которых участь персонажей то и дело меняется от счастья к несчастью и обратно, эта страсть — из детской приключенческой литературы. Пока на сцене происходит беспорядочное братание родственников, слуг, детей, маклера и посредницы в сердечных делах, публика впадает в эйфорию и понимает, что тут уж близок конец, а кто слушал — молодец. Вся компания абсолютно счастливых людей отправляется играть двойную свадьбу, погрузившись на повозку, и, естественно, юные родители забывают корзинку c младенцем во дворе. Как последний отзвук удаляющегося карнавала в глубине огромной сцены «Глобуса» появляется парочка слуг-таджиков, причем один из них везет другого на тележке, на какой обычно грузчики завозят товары в магазин. Ламерлюш и Брандевуан (Алексей Кучинский и Александр Петров) в халатах и тюбетейках играют c тележкой, как расшалившиеся дети. Молодые и красивые таджики наверняка не получают жалованья, но это не мешает им испытывать щенячий восторг от жизни. Их присутствие добавляет суеты и неразберихи, а иностранный акцент в спектакле — это тоже игра в «чай пили, чашки били, по-таджикски говорили». В этом мире есть место для всего и для всех, в нем нет границ и полно возможностей, но денег Гарпагон не даст никому, ни таджикам, ни приютским детям, потому что он жаден совсем по-детски.
Итак, вдалеке стихает шум свадьбы, и Гарпагон остается один на авансцене, лицом к зрителям. Возбужденный от смеха и удовольствия зал замирает как по волшебству, публику куполом накрывает звенящая тишина. Сорокин может держать эту паузу сколько угодно — на большого артиста можно смотреть бесконечно, как на воду, огонь и дорогу. Глаза его наполняются слезами ребенка, которого взрослые не взяли c собой на праздник. Здесь Сорокин на какое-то время становится собой, и горло перехватывает от простой мысли, что все мужчины — это бывшие дети из хора мальчиков c ангельскими голосами. И тут тишину разрывает пронзительный детский плач: забытый отцом женихом и матерью-невестой, да и зрителями, младенец начинает плакать. Сорокин снова превращается в Гарпагона, он идет за корзиной, приносит ее поближе, вынимает сверток и сразу понимает, что c детьми надо что-то делать, но что? Ни агу-агу, ни свистулька, ни укачивание не производят на наследника ни малейшего впечатления, он кричит все громче, пока Гарпагон не догадывается вытащить из сундучка милые сердцу червонцы. Звон монет в бархатном мешочке сначала заставляет ребенка замолчать, как бы для принятия решения, а потом — засмеяться, впервые в спектакле. И весь зал смеется вослед счастливым смехом, потому что ведь и смешно, и чувствительно — встретились двое, старый и малый.
Очень радостно, что режиссер не просто придумал шутку c беременной девушкой в начале, но и не забыл о ребенке до самого финала. В отличие от родителей, которые беднягу бросили, потеряв голову от счастья, режиссер ничего не выпустил из рук. Потому и получился таким ясным и простым этот спектакль о детских детях и взрослых детях, поставленный взрослым и мудрым человеком, не потерявшим озорства и любви к игре.
